У парадного подъезда

Зацепимся за последнее слово в цитате и скажем вот о чем. Когда нацеливаешься на данную конкретную неудачу, то не имеешь права отрешиться от ее стилевого ряда, как бы повторяя и варьируя его. И добро, если пародируешь плохого поэта. Но если хорошего — читатель остается один на один с результатами этого соцсоревнования, заведомо обреченного на провал, — как в случае с пародией на самойловских «Цыгановых», с их трагически-ироничным, восхищеннонасмешливым раблезианством и прощальным упоением могучей плотью смертного мира: «В мгновенье ока — юный огурец / Из миски глянул, словно лягушонок. / И помидор, покинувший бочонок, / Немедля выпить требовал, подлец». Что против этих пахнущих жизнью описаний Самойлова приложенные к ним отдающие литературой вольные подражания А. Иванова?

А стол ломился! Милосердный бог!
Как говорится, — все отдай и мало!
Цвели томаты, розовело сало!
Моченая антоновка, чеснок.
Баранья ножка, с яблоками утка (…)

Я совершенно не собираюсь порицать А. Иванова; во-первых, это слишком легко, во-вторых, это блистательно сделали до меня писатели самых разных литературных групп (В. Крупин и Б. Сарнов, например). Я лишь хочу на этом безусловно репрезентативном примере продемонстрировать окончательные результаты «профессионализации» пародии.

Окончательные — дальше ехать некуда. Решившийся ступить на эту дорогу автоматически лишает избранный жанр всех потенций, отрешается от всех его аналитических возможностей, сводя свою задачу к одноразовому — не шприцу даже, а булавочному уколу, и утрачивает чувство внутренней свободы от железного обруча литературного процесса. А главное — начинает нуждаться в плохой литературе, в слабой стилистике, рядом с которыми неочевидны собственные стилевые, сюжетологические и иные прочие способности пародиста. Что бы там ни говорил А. Иванов в своих статьях о катастрофической пропасти, лежащей между словесностью времен Архангельского и словесностью времен Иванова, о необходимости в нынешних условиях превращать пародию в фельетон, все это разговоры для бедных. Чем Малашкин и ранний Долматовский, Безыменский и Авербах лучше Маркова и позднего Рождественского, А. Приймы и П. Горелова? И чем Битов и Искандер, Парщикор и Тряпкин хуже Ф. Гладкова и Панферова, Тихонова и Сельвинского? Так что дело не в объекте пародии, а в ее положении по отношению к нему, во времена Архангельского внутренняя независимость еще сохранялась (хотя и начинала уже утрачиваться), во времена Иванова дистанция вовсе упраздняется.

Пародия «профессионального» извода окончательно стала частью пародируемой ею литературы, а часть не может в корне отличаться от целого и не имеет права пенять последней за понижение ее уровня, ибо тут же услышит в ответ — сама такая! И ничего возразить не сможет… Остается довольствоваться (как то и положено части) частичностью и пускать гулять по свету новые и новые пародии да систему рифмовки Евтушенко, на «бытовизм» Винокурова, на ложный пафос Рождественского и метафорическую броскость Вознесенского. И — оправдывать себя тем, что нынешняя пародия — часть критики, а критике на роду написано жертвенное погружение «на дно» литературной канализации и прочищение засоров: «Их пишут все, а он один читает…» Конечно, критика критике рознь; есть и такая, которую по степени фельетонности можно приравнять к «профессиональной» пародии образца 70—80-х годов. (Т. Иванова в «Огоньке», А. Казинцев в «Нашем современнике»). Но лучшие образцы жанра даны аналитиками — С. Чуприниным и В. Кожиновым, И. Роднянской и Н. Ивановой, А. Латыниной и А. Марченко… В том числе и веселыми аналитиками — Вл. Новиковым, Ст. Рассадиным, А. Синявским.

И вот, когда «профессиональный» путь оказывается окончательно исчерпанным, когда совершается переход от предельного расширения жанровых функций у «парнасцев» до предельного их сужения у «ивановцев», — что остается пародии и что остается пародисту?

Пародисту — со вздохом отказаться от мысли жить результатами своего труда и значиться в адресной книге Союза писателей с пометой «пародист». Ретироваться в область высокого дилетантизма эдаким эмигрантом, некогда уехавшим на заработки в далекую terra incognita, а ныне возвращающимся к родне таким же бедным и честным, но повидавшим мир. Это перед «профессионалом» А. Ивановым стоит проблема — кто виноват в упадке жанра, пародисты или пародируемые. Это он с легкостию необыкновенной может кивать на «сравнительно узкий круг пародируемых поэтов» в книгах А. Архангельского и жертвенно вопрошать: а ныне — «где его взять, стиль-то?» Дилетант свободен от подобных мучений, потому что вослед А. Архангельскому сосредотачивается на «сравнительно узком круге».