У подножия Монмартра

Даже не удостоив меня взглядом, он влепил мне увесистую пощечину. У него был режущий, беспощадный взгляд, несмотря на то что ему, без сомнения, было не меньше семидесяти. Он был не по погоде одет в длинный черный пиджак и серые брюки. Обут в до блеска начищенные туфли. На голове его была черная шляпа. Рисовавшийся моему воображению безобидный старик в мгновение ока превратился в опасного психопата, в преступного безумца, которого можно лишь презирать. Я отступила на два шага.

Я была не напугана, а потрясена. Охваченный страхом человек часто действует, интуитивно подчиняясь логике, но потрясенный человек лишен такой способности. Поэтому я продолжала стоять и во все глаза смотреть на него. Я могла бы его одолеть, несмотря на рост и комплекцию. Выглядел он хилым и слабым. Он, конечно, мог дать мне пощечину, но этим и ограничивались его возможности. Я могла бы толкнуть, ударить его, и это могло кончиться для него смертью. Я могла бы убежать, и это означало бы мою свободу. Но я продолжала стоять как вкопанная. Во мне вскипела злоба, и, хотя она не способствует логическому мышлению, по меньшей мере помогает действовать.

– Что ты себе позволяешь? Какого черта тебе надо?! – закричала я.

– Вам.

– Что?

– Я, во всяком случае, заслужил, чтобы ко мне обращались на «вы».

Он не был слепым. Он очень метко приложил ладонь к моей щеке. Он ни с кем меня не перепутал. Он был сумасшедший. Таких всегда хватает в любом большом городе. Надо было срочно уходить отсюда. С такими людьми нет смысла спорить и в чем-то их убеждать. Доводы разума здесь бессильны. Если человек не может понять ответа безумца, то это хороший знак, ибо он означает, что сам этот человек все еще нормален.

– Если ты еще раз до меня дотронешься, я вызову полицию. Убирайся! – крикнула я.

Он продолжал стоять на месте. Его холодные как лед голубые глаза смотрели на меня в упор. Он не был слеп, но глаза были подернуты пеленой. Казалось, что на самом деле его здесь нет и он витает где-то далеко отсюда. Мне хотелось броситься на него, толкнуть, ударить так, чтобы он упал навзничь, ударился головой о камень и умер. Однако в его наружности было нечто, заставившее меня пощадить его. Я вспомнила своего соседа, но мне не хотелось поворачиваться спиной к этому человеку. Я просто не могла на это отважиться. Поэтому попросила его уйти. Даже у такого слабого и больного безумца может оказаться оружие.

Мы молча смотрели друг на друга. Он казался мне похожим на дикого зверя, который на какое-то время присмирел, но надолго ли? Руки его странно свисали по бокам. Он был похож на подвешенную на нитке куклу, корчащуюся в предсмертных судорогах. Я повернулась к нему спиной, но оглянулась, чтобы не упускать его из виду. Судорога волной пробежала по всему телу этой большой умирающей куклы. Это меня не остановило. Пусть он трясется здесь, сколько ему будет угодно, решила я.

Потом до моих ушей донесся странный звук – что-то среднее между вскриком и вздохом. Я обернулась. Старик лежал, судороги перешли в спазм, скрутивший все его тело, а лицо стало перекошенным до неузнаваемости. Было ясно, что этот человек сейчас умрет.

Я лихорадочно огляделась, надеясь увидеть кого-нибудь, кто мог бы взять на себя ответственность за умирающего. Увидеть человека, который будет готов, если потребуется, проводить его по ту сторону бытия, или же попытается оставить его в этом мире. Что он выберет, играло для меня менее важную роль. Мне нужен был, кроме того, свидетель того, что должно было с минуты на минуту произойти. То есть мне нужен был человек, который мог бы свидетельствовать в случае необходимости в мою пользу. Да, у меня были преступные намерения, но я их не осуществила. Он сам поставил себя в такое положение. Однако рядом никого не было.

Может быть, мне стоит закричать и позвать кого-нибудь? Этот человек умирал у меня на глазах, и этого никто не видел, не говоря уже о какой-то помощи. Впервые в жизни я набрала номер 112. Я сообщила в службу спасения, что обнаружила на кладбище де Гренель умирающего человека. Меня спросили, как его зовут, видимо предполагая, что он находится в сознании. Я приблизилась к умирающему, но не стала ничего спрашивать. Мне вдруг стало страшно.

– Я не могу вступить с ним в контакт.

«Скорая» приехала очень быстро.

У меня дрожали руки, когда я рассказывала, что здесь произошло. Водитель машины скорой помощи внимательно меня слушал. Я не стала рассказывать, что этот человек ударил меня, чтобы не влипнуть в какую-нибудь неприятность. Я сказала, что он подошел ко мне, но вдруг стал корчиться в судорогах, а потом упал. Если бы я рассказала о пощечине, они бы решили, что я что-то скрываю. Фельдшер записал мое имя, фамилию и номер телефона.

На месте происшествия стали собираться зеваки. Они стояли вокруг, как гиены. Никто из них не прибежал, когда они были на самом деле нужны. Так случается всегда. Внимание привлекает живой человек, умирающий на кладбище. На лицо больного надели кислородную маску.