У подножия Мтацминды

— Ну, что за горячность! — воскликнул Везников. — Даю вам честное слово, что я действую в ваших же интересах. Лучшего адвоката, чем я, вы не найдете.

— Я не нуждаюсь в адвокате.

— Нет, нуждаетесь. Именно вы и нуждаетесь в адвокате. Как вы живете? Ваша жизнь состоит из сплошных и нелепых ошибок. Вы приехали в Тифлис, у вас есть знания, опыт, культура, у вас есть имя. Вы могли бы занять здесь хорошее положение. А вы? Что вы делаете? Я бы еще понял вас, если бы вы были настоящим большевиком, но ведь вы не большевик. Вы, — еще раз прошу не сердиться на меня за откровенность, — какая–то серединка наполовинку, сидите между двух стульев. Вы воображаете, что большевики вас ценят. А я уверен, что они смеются над вами. А между тем здешнее общество считает вас большевиком и, естественно, относится к вам подозрительно. Вы рискуете очутиться в еще более тяжелом положении, чем сейчас, попомните мое слово… Ну скажите мне, зачем вы распинаетесь за большевиков? Ведь денег они вам не дают.

— Вы находите, — сухо спросил Смагин, — что выступать за или против какой–нибудь политической системы можно только за деньги?

— Да, нахожу. Каждая партия, каждая группа поддерживает своих членов духовно и материально, в этом нет ничего зазорного…

Видя, какое неблагоприятное впечатление производят его слова на собеседника, Везников объяснился:

— Вы не думайте, что я не уважаю ваших убеждений. Я высказал вам только то, что думал, иначе я не мог поступить. Я не считаю себя непримиримым врагом большевиков, но мне с ними не по пути. Я с большевиками никогда не боролся, а просто уступал им дорогу. Из Советской России я уехал в Грузию. Если, паче чаяния, они ворвутся сюда, я уеду в Константинополь. Хватит места и мне и им. У каждого свои вкусы. Кому нравится грязная клеенка советских столовых, а кому — белоснежная скатерть буржуазных ресторанов. Я выбрал второе. А если я заговорил с вами на эту тему, то только потому, что… я открываю свои карты — вы мне нужны для моих дел и комбинаций. Я от вас ничего не скрывал и не скрываю. Дела мои идут блестяще. За какие–нибудь несколько недель я накрутил здесь больше, чем какой–нибудь умник мог сделать за десять лет. Я не брезгаю ничем. Клуб «Новое искусство», посредничество при продаже нефтеносных земель — мой желудок переварит все. Но мне мало этого… У меня зреют более грандиозные планы, и мне нужны люди. Если бы вы согласились — и вы были бы довольны, и я не прогадал бы. Только для этого надо окончательно порвать с большевистской ориентацией. Вот подумайте… — Очень жаль, что вы потратили впустую столько энергии и красноречия. Смагин встал.

* * *

В «комнате искусств» было человек десять, не более. Смагин не очень удивился такому количеству слушателей. Однако это обстоятельство не мешало Атахишвили читать с таким видом, точно он выступал перед тысячной аудиторией.

Смагин наблюдал за выражением лиц этих, очевидно, совершенно случайных посетителей. У него даже мелькнула мысль, что это служащие клуба, обязанность которых состоит в том, чтобы разыгрывать роль слушателей. Время от времени кто–нибудь поднимался и с напускной озабоченностью исчезал из комнаты. Зато несколько друзей Атахишвили слушали его с таким жадным вниманием, словно от его доклада зависела их судьба.

После окончания чтения какая–то дама поднесла поэту цветы. Он принял их с мягкой улыбкой и, собрав разбросанные листки своего доклада, медленно удалился. Смагин тоже поднялся, вышел на улицу и с наслаждением вдохнул в себя запах осени. Ему не хотелось возвращаться домой, и он пошел бродить по вечернему городу.

Глава XI

Картины, фарфор и марганец

В этот вечер Везников собрал у себя людей, по тем или иным причинам ему нужных: члена Учредительного собрания Грузии Абуладзе, художников Надеждина и Пташкина, Смагина, англичанина из миссии и какого–то никому не известного старомодного чиновника лесного ведомства.

Все пришли вовремя, кроме Абуладзе. Обеспокоенный его отсутствием, Везников все же держал себя с таким достоинством, что никто не замечал его волнения.

Чтобы как–то занять гостей, он принялся показывать им картины и фарфоровые статуэтки, которые недавно приобрел. Картины оказались заурядными, и, чтобы не обижать хозяина, Надеждин перевел разговор на фарфор. Повертев в руках маленькую статуэтку, он сказал:

— Прекрасно, прекрасно. Настоящий севр. Везников был польщен его похвалой. Он небрежно ответил:

— Когда я покупал эту вещицу, я не придавал ей особого значения.

— Вы хотите соскоблить с себя маску знатока? — спросил Надеждин.

Шутка пришлась по вкусу Везникову. Он мысленно решил, что Надеждин умница и что на подобное замечание остается только тонко улыбнуться.

Чтобы втянуть в разговор скучавшего Пташкина, Везников заговорил о портретах, зная заранее, что этот разговор его всколыхнет.