У подножия Мтацминды

— Вам–то что, — насмешливо произнес Атахишвили, — вы заберете свои чемоданы и удерете в Константинополь, а вот каково нам!

— Кто же помешает и вам покинуть Грузию? — с плохо скрываемым раздражением спросил Везников.

— Мне помешает покинуть Грузию моя любимая Грузия, — холодно ответил Атахишвили.

Абуладзе поежился.

— Это романтика. В случае необходимости во имя Грузии надо будет временно покинуть Грузию.

«Кто может что–нибудь предсказать точно? — размышлял Везников. — Зачем напрасно расстраиваться? Молниеносных перемен не бывает. Уезжать сейчас — это все равно что бросать карты в такой момент, когда тебе бешено везет. Надо напрячь все силы и выжать из этого чудесного города все, что возможно, и оставаться здесь до той минуты, когда будет ясно, что крах неизбежен».

Он выпил бокал шампанского, подозвал официанта. Абуладзе взялся было за бумажник, но Везников с ласковой твердостью отстранил его руку и щедро оплатил счет.

В вестибюле, когда Атахишвили отошел от них, Везников сделал последнюю попытку узнать то, что его больше всего интересовало, и вкрадчиво спросил Абуладзе:

— И все–таки я не могу понять, чем руководствуется правительство, игнорируя ваши блестящие идеи?

Абуладзе взял Везникова под руку.

— Скажу вам по секрету, что один из самых видных членов правительства в частном разговоре со мной выразился так: «Мы с вами совершенно согласны, но беда в том, что это невозможно не только осуществить, но даже предложить, ибо народ, привыкший к мысли о духовной связи с Россией, не поймет нас и не поддержит. А заставить его послушаться нашего решения у нас, к сожалению, нет физических сил!»

— Теперь мне все понятно, — проговорил Везников, боясь, как бы Абуладзе, по своему обыкновению, не стал разжевывать своих мыслей. — На месте народа я бы поставил вас во главе правительства.

Абуладзе скромно улыбнулся.

Глава XII

Вид из окна. Утренний завтрак министра. Волнение в стане друзей. К новым берегам

Анна Георгиевна оказалась на редкость симпатичной женщиной, умной собеседницей, обладающей удивительным тактом. Ей было не больше тридцати пяти лет, замуж она не выходила, и была окружена бесчисленным количеством больших и малых друзей, стремившихся к ней неудержимым потоком. Сердце ее было открыто для всех, искавших у нее совета и помощи.

Анна Георгиевна окружила Смагина таким вниманием, что ему порой становилось неловко, но вскоре он привык к ее искреннему расположению.

Как–то она случайно приготовила сладкое кушанье, называвшееся сабайоном и состоящее из отварного риса, облитого соусом из взбитых желтков, разбавленных белым, вином. Узнав, что это его любимое блюдо, она начала приготовлять его каждый день, что дало ей повод шутя называть Смагина сабайонским узником.

На другой же день после того, как Смагин поселился нелегально в комнате Анны Георгиевны, Вершадский сообщил об этом Гоги, который потребовал немедленного свидания. Гоги долго бушевал и изрыгал проклятия на головы коварных меньшевиков, пока немного не успокоился. Лишь тогда он передал Смагину предложение семьи Куридзе приютить его в известном ему сельском доме на берегу Супсы.

— Тогда, — добавил Гоги от себя, — мы расквитаемся. Свое первое путешествие в Гурию вы совершили, как друг государственного преступника, а теперь, когда сами стали таковым, я навещу вас вместе с Мзией.

— Нет, — сказала вошедшая в этот момент в комнату Анна Георгиевна. — Зачем подвергать риску семейство Куридзе, когда…

— А вас разве я не подвергаю риску? — спросил Смагин.

— Никакому, — возразила Анна Георгиевна, — я же говорила, что здесь вы в полной безопасности.

— Несмотря на близкое соседство с Гегечкори, — улыбнулся Смагин.

— Может быть, именно благодаря этому.

— Действительно, — заметил Вершадский, — кому придет в голову искать беглого преступника под самым носом у министра?

— Который час? — вдруг спросила Анна Георгиевна. Все удивленно переглянулись. Вершадский взглянул на часы.

— Ровно час. А что?

Анна Георгиевна, улыбаясь, подошла к окну и отдернула занавеску.

— Теперь полюбуйтесь. Министр изволит завтракать ровно в час. Вот его застекленная галерея, в ней, очевидно, очень тепло. Он даже скинул пиджак.

Все подошли к окну и увидели Гегечкори, сидевшего перед круглым столом, затянутым цветной скатертью. Лучи зимнего солнца играли на серебряном кофейнике и на стеклах буфета.

— Дорого дали бы эсеры за такую позицию, — захохотал Гоги.

— Во всяком случае, — обратился к Гоги Смагин, — передай Куридзе мою глубокую благодарность, но ты же убедился сам, что здесь, под крылышком самого Гегечкори, мне будет пока спокойнее.

— Конечно, — радостно проговорила Анна Георгиевна. — Расскажите все это Куридзе и объясните, что, пока не пройдет некоторое время, выходить из этого убежища опасно. И потом, в деревне каждый новый человек бросается в глаза.

…Дни проходили за днями. У Смагина побывали доктор Куридзе с Мзией. Один раз зашла Варвара Вахтанговна. Групповых посещений решили избегать, чтобы не привлекать внимания.