У подножия вулкана

Консул посмотрел на него с недоумением.

— Нет. Ничего подобного. Право, я вовсе не собирался красть вашего коня. Просто он мне понравился и я хотел на него поглядеть.

— Для чего вы хотел глядеть мексиканский конь? На что? — Полицейский вдруг захохотал весело, от души, хлопая себя по ляжкам. Он, по-видимому, добрый малый, и консул тоже засмеялся, чувствуя, что лед наконец сломан. Но вместе с тем полицейский явно пьян, и трудно понять, что же кроется под его смехом. А Дьосдадо и человек в твидовом костюме по-прежнему хранили на лицах мрачную суровость.

— Вы рисовал карта Испании, — допытывался полицейский, совладав наконец со смехом. — Вы знает Испания?

— А как же, — ответил консул. Значит, Дьосдадо рассказал им про карту, конечно без злого умысла, но все же жаль, что он это сделал. — Да, es muy asombrosa. Она прекрасна. — Ведь здесь не Пернамбуко, подумал он, и нет никакой надобности говорить по-португальски. — Яволь. Конечно, сеньор, — добавил он. — Да, я знаю Испанию.

— Вы рисовал карта Испании? Вы есть большевик? Состоите в Интернациональная бригада, учиняете беспорядки?

— Нет, — сказал консул с твердостью и достоинством, но уже ощущая смутное беспокойство. — Ничего подобного.

— Ни-че-го по-до-бно-го? — передразнил его полицейский, снова подмигнув Дьосдадо. Он обошел вокруг стойки, сопровождаемый хмурым человеком, который ничего не пил и не говорил ни слова, а просто стоял с суровым видом, и столь же суровый вид был у Слона, который сердито перетирал бокалы.

— Все в ... начал полицейский тягучим голосом — ...по рядке! — заключил он многозначительно и хлопнул консула по спине. — В порядке. Давай, друг, — предложил он консулу. — Пей. Пей чего ты хочет. Мы тебя давно предприняли искать, — продолжал он громко, слегка насмешливо, пьяным голосом. — Ты убивал человека и скрывался за семь штатов. Мы станем делать над тобой дознание. Мы уже сделали дознание, — правильно я говорю? — что ты есть дезертир с корабля в Веракрус.

Ты говорит, что ты имеет деньги. Сколько денег имеет ты?

Консул показал ему скомканную бумажку и снова сунул ее в карман.

— Пятьдесят песо, вон как. Выходит, ты имеет их вовсе мало. Кто ты есть такой? Англичан? Испан? Американ? Германец? Русс? Откуда тебя приносил чёрт? Что ты здесь делает?

— Я не разговариваю английски, эй, какая есть твой фамилия? — прозвучал над самым ухом чей-то голос, консул повернулся и увидел еще одного полицейского в такой же форме, как первый, но ростом пониже; на его толстом, сероватом, гладко выбритом лице злобно поблескивали маленькие глазки. У бедра висел револьвер в кобуре, но на правой руке не хватало двух пальцев, большого и указательного. Он цинично покачивал бедрами, подмигивая первому полицейскому и Дьосдадо, но избегал при этом смотреть на человека в твидовом костюме. Вдруг он выругался ни с того ни с сего, беспрерывно покачивая бедрами.

— Этот человек есть начальник над муниципалитетом, — дружелюбно объяснил консулу первый полицейский. — Он хочет узнавать, какая есть твой фамилия?

— Да, какая фамилия? — заорал второй полицейский, который уже успел осушить стаканчик, но не смотрел на консула и все покачивал бедрами.

— Блэкстоун, — ответил он серьезно, беря еще мескаля, и подумал, что ведь он для того сюда и явился, чтобы поселиться среди индейцев, разве не так? Только вот беда, у этих самых индейцев, которые его здесь окружают, головы, чего доброго, набиты всякими идеями, как и у прочих умников. — Уильям Блэкстоун.

— Кто ты есть такой? — орал толстый полицейский, которого, кажется, звали Сусугойтеа или вроде того. — Что ты здесь делает? — Он повторял вопросы, уже заданные консулу первым полицейским, которому старался подражать: — Англичан? Германец?

Консул покачал головой.

— Нет. Я просто Уильям Блэкстоун.

— Ты еврей? — спросил первый полицейский.

— Нет. Я Блэкстоун, — твердил консул, качая головой. — Уильям Блэкстоун. Евреи редко бывают сильно borracho.

— А ты есть... э... borracho, да, — сказал первый полицейский, и все захохотали. Теперь вокруг были еще какие-то люди, вероятно из той же шайки, но консул видел их совсем смутно, все они хохотали, лишь человек в твидовом костюме хранил бесстрастное, непроницаемое молчание. — Это есть начальник над садами, — сказал первый полицейский, указывая на него. — Jefe de Jardineros. — Он произнес эти слова почтительным тоном. — Я тоже есть начальник, я есть начальник над трибунами, — добавил он скромно, словно подчеркивая: «всего только над трибунами».

— А я... — сказал консул.

— ...есть пьяная скотина, — перебил его полицейский, и снова все вокруг захохотали, все, кроме Jefe de Jardineros.

— Я... — повторил консул, но сразу осекся: что он говорит?

И кто они такие, эти люди, эти начальники? О каких трибунах, о каком муниципалитете и, главное, о каких садах идет речь?