Читаем У подножия вулкана полностью

— Эй ты, английская скотина, — сказал он хрипло, поворачиваясь к консулу всем телом. — Я из графства папы римского! — выкрикнул он нараспев и подхватил консула под локоть. — Ты как думаешь? Библию сочинил Моцарт — вот кто. Здесь ты одно, а на том свете другое, душа из тебя вон. Здесь, на земле, все люди должны быть равны. И пускай будет успокоение. А успокоение означает мир. Мир на всей земле, всему человеческому роду...

Консул вырвался, но сводник опять схватил его за руку. Консул огляделся вокруг, словно искал помощи. Начальник над муниципалитетом все еще разговаривал. За стойкой начальник над трибунами вновь пробовал дозвониться кому-то по телефону; Санабриа стоял рядом, давая указания. Еще какой-то человек, вероятно американец, втиснулся между консулом и сводником, он все время оглядывался через плечо, будто ждал кого-то, и бубнил себе под нос:

— Винчестер! Черт дери, это совсем другой коленкор. И не чего спорить. Уж это точно. «Черный лебедь» в Винчестере. А меня взяли в плен на немецкой стороне, там рядом была женская школа. И одна учительница дала мне вот это. Ни, поимей. На, владей.

— Ты, — сказал сводник, не отпуская консула. Но обращался он, видимо, к моряку. — Ты, друг, чего такое есть с тобой? Я за тебя следил всегда. Мне англичан хорошо всегда-всегда, правда-правда. Не будь так сердит. Этот человек просил, чтоб я стал тебе друг всегда. Хорош он для тебя?.. Этот человек имеет много деньги. Этот человек так или сяк, да. Мексикан есть мне друг, и англичан тоже друг. А сукин сын американ не надо тебе, и мне, и никому, никогда.

Консул пил с этими зловещими людьми, не в силах вырваться из их лап. Оглянувшись, он увидел, что теперь начальник над муниципалитетом не сводит с него своих маленьких, свирепых глаз. Консул уже не пытался понять, о чем толкует невежественный моряк, который был, пожалуй, даже подозрительней сводника. Он взглянул на часы: всего только без четверти семь. Время едва влачилось, словно тоже опьяненное мескалем. Чувствуя у себя на затылке пронизывающий взгляд сеньора Сусугойтеа, он вынул из кармана письма Ивонны, спокойно, уверенно, словно они могли послужить ему защитой. Сквозь темные очки строки почему-то казались разборчивей.

— А тут, на земле, человек, душа из него вон, пущай себе околачивается, помилуй господи нас грешных! — орал моряк. —

В это я верую, и точка. А Библию сочинил Моцарт. Он, Моцарт, сочинил ветхий совет. Ты на этом стой твердо и не пропадешь.

Моцарт законы писал.

«... Без тебя я отвержена, отторгнута. Я отторгнута от собственной плоти, я призрак...»

— Вебер моя фамилия. Меня взяли в плен во Франции. Ты, само собой, мне не поверишь. Но пускай бы они попробовали взять дюна сейчас!.. Когда Алабама дает жизни, мы тоже даем жизни, уж будь уверен. Мы не разбираемся, что к чему, и драпать не станем. К чертовой матери, ежели тебе охота, вали, хватай. А ежели тебе охота иметь дело с Алабамой... — Консул поднял голову. Вебер распевал: «Парень я совсем простой...»

Мое дело сторона. — Он козырнул своему отражению в зеркале. — Зольдат de la Legion Etrangere[212].

«... И я встретилась с людьми, про которых непременно должна тебе рассказать, потому что воспоминание об этих людях, словно Покаянная молитва, может вновь укрепить нас, и тогда воссияет дивный огонь, неугасимый, но теперь тлеющий так слабо, так безнадежно».

— ... Да, брат. Моцарт законы писал. И не спорь со мной, точка. Человек, душа из него вон, ходит под богом. И я раздокажу свое мнение, но это не твоего ума дело!

— ...de la Legion Etrangere. Vous n'avez pas de nation. La France est voire mere[213]. В тридцати милях от Танжера веселенькое было дельце. Вестовой капитана Дюпона... Сукин сын из Техаса. Ни за что не скажу, как его фамилия. Форт-Адаман, вот как.

... через Бискайский залив!..

«... ты рожден жить среди света. Покинув сияющую высь, ты очутился в чуждой стихии. Ты мнишь себя пропащим, но нет, это заблуждение, духи света спасут тебя, вознесут над тьмой вопреки тебе самому, как бы ты ни противился. Вероятно, мое письмо похоже на бред? Порой мне кажется, что я действительно в бреду, что я безумна. Воспользуйся той сокровенной неодолимой силой, которую ты отринул, но все равно она пребывает в твоем теле и, главное, в твоей душе, верни мне здравость рассудка, утерянную с тех пор, как ты забыл меня, прогнал прочь, пошел по иному пути, удаляясь в чуждые, недоступные мне края...»

— Он выстроил эту тайную крепость вот здесь. Пятый эскадрон французского Иностранного легиона. Все как на подбор герои, орлы. Зольдат Иностранного легиона. — Вебер снова козырнул своему отражению и щелкнул каблуками.— Солнце палит так, что губы трескаются. К чертовой матери, этакая досада, лошади лягаются, пыль столбом. Мне это не по нутру.

Лупят почем зря...

Перейти на страницу:

Все книги серии Мастера Зарубежной прозы

У подножия вулкана
У подножия вулкана

"У подножия вулкана" - роман, действие которого происходит в маленьком мексиканском городке в течение одного ноябрьского дня 1939 г. — Дня поминовения усопших. Этот день — последний в жизни Джеффри Фермина, в прошлом британского консула, находящего убежище от жизни в беспробудном пьянстве. Бывшая жена Фермина, Ивонна, его сводный брат Хью и друг, кинорежиссер Ляруэль, пытаются спасти консула, уговорить его бросить пить и начать жизнь заново, однако судьба, которой Фермин заведомо «подыгрывает», отдает его в руки профашистских элементов, и он гибнет. Повествование об этом дне постоянно прерывается видениями, воспоминаниями и внутренними монологами, написанными в третьем лице, в которых раскрывается предыстория главных персонажей. Неизлечимый запой Фермина символизирует в романе роковой недуг всей западной цивилизации, не способной взглянуть в лицо истории и решительно противостоять угрозе ею же порожденного фашизма. Давая многомерный анализ извращенной индивидуализмом больной психики Фермина, Лаури исследует феномен человека, сознательно отказывающегося от жизни, от действия и от надежды. Однако в образной структуре романа духовной опустошенности и тотальному нигилизму консула противопоставлены внутренняя целостность и здоровье Хью, который выбирает другую формулу жизни: лучше верить во что-то, чем не верить ни во что. Логика характера Хью убеждает, что в надвигающейся решительной схватке с силами мрака он будет воевать против фашизма. Линия Хью, а также впечатляющий, выписанный с замечательным проникновением в национальный характер образ Мексики и ее народа, чья новая, истинная цивилизация еще впереди, сообщают роману историческую перспективу и лишают безысходности воссозданную в нем трагедию человека и общества. Виртуозное мастерство психологического рисунка; синтез конкретной реальности и символа, мифа; соединение тщательной передачи атмосферы времени с убедительной картиной внутренних конфликтов; слияние патетики и гротеска; оригинальная композиция — метафора, разворачивающаяся в многоголосье, напоминающее полифоничность монументального музыкального произведения, — все это делает «У подножия вулкана» выдающимся явлением англоязычной прозы XX в.

Малькольм Лаури

Проза / Классическая проза

Похожие книги