У подножия вулкана

В лесу пахнет прелью. Порой с треском рухнет подгнившее дерево. А в иные дни наползет туман, и туман этот сгустится в изморозь. Весь лес тогда сделается кристальным. Кристаллики льда вырастут на ветках словно листья. А потом, совсем скоро, покажется мать-и-мачеха, и вот уже весна.

Они скакали галопом... Кустарник сменился открытой, гладкой равниной, и лошади бежали резво, жеребята весело мчались впереди, а потом вдруг, с ошеломляющей быстротой собака мелькнула пушистым комком, лошади неуловимо перешли в широкий, плавный, вольный намет, и Хью испытал ощущение новизны, могучую примитивную радость, словно на борту корабля, когда он покидает неверные воды эстуария и выходит в открытое море, на простор, где привольно гуляют волны. Негромкий благовест слышался вдали, то всплескиваясь, то затихая, словно изливаясь в бездонную глубину дня. Иуда обрел забвение; или нет, Иуда неисповедимым образом был спасен. Они скакали по обочине, где не было изгородей и дорога шла вровень с землей, а потом глухой, ровный стук копыт раскатился твердым, дробным, металлическим звоном, и они уже мчались прямо по дороге; дорога забирала вправо, огибая лес, который мысом вдавался в равнину.

— А вон уже снова калье Никарагуа! — весело крикнула Ивонна. — Рукой подать!

На всем скаку они опять приближались к Малебольхе, извилистому ущелью, но были теперь намного выше того места, где раньше перебрались через него; бок о бок проехали они по мосту с белыми перилами и как-то сразу, неожиданно очутились среди развалин. Ивонна теперь была впереди, и лошади остановились, словно повинуясь не столько поводьям, сколько собственному побуждению, быть может какой то смутной тоске, а быть может даже сочувствию. Они спешились. Развалины лежали справа от них, при дороге, раскинувшись на зеленом травяном ковре. Здесь торчали какие-то обрушенные стены, по-видимому уцелевшие от бывшей часовни, и меж плит пола пробивалась трава, еще сверкая жемчужинками росы. Невдалеке были остатки широкой каменной галереи с обвалившимися перилами. Хью, совершенно не представляя себе, куда они попали, привязал лошадей к обломку красной каменной колонны, который стоял отдельно от прочих руин, словно какой-то бессмысленный, рассыпающийся в прах монумент.

— Что это за остатки былого великолепия? — спросил он.

— Дворец Максимилиана. Если не ошибаюсь, его летняя резиденция. Кажется, та живописная роща, где теперь пивоварня, тоже была на его территории.

Ивонне как будто вдруг стало не по себе.

— Может, побудем здесь недолго? — спросил он.

— Ну что ж. Прекрасная мысль. Я не прочь покурить, — сказала она неуверенно. — Только давай спустимся чуть пониже, там любимое место Шарлотты.

— Да, императорская резиденция явно знавала лучшие времена.

Хью, скручивая для Ивонны сигарету, рассеянно оглядел руины, как бы давным-давно смирившиеся со своей судьбой и уже неподвластные почали; на разрушенных башнях и развороченной кладке стен, за которую цеплялся вездесущий голубой вьюнок, сидели птицы; жеребята спокойно паслись возле часовни, собака была тут же, бдительный, неусыпный сторож: можно оставить их здесь без опасений...

— Стало быть, тут жили Максимилиан и Шарлотта? — сказал Хью. — А что, правильно сделал Хуарес, когда расстрелял Максимилиана?

— Это глубоко трагическая история.

— Надо было заодно шлепнуть старого болтуна Диаса, вот это было бы дело.

Они дошли до лесистого мыса и окинули взглядом проделанный путь: равнину, кустарник, железнодорожное полотно, дорогу на Томалин. Дул сухой упорный ветер. Вон Попокатепетль и Истаксиуатль. Замерли над долиной в безмятежной тиши; стрельба давно прекратилась. У Хью щемило сердце. Еще по дороге он почувствовал неодолимое желание взобраться когда-нибудь на Попо, быть может, даже вдвоем с Хуаном Серильо...

— А вот и луна, полюбуйся.

Он указал на лунный серп, который казался обломком, выброшенным из ночной тьмы космической бурей.

— Неправда ли, — сказала она, — какие чудесные названия давали и старину астрономы лунным областям?

— Гнилое болото. Это единственное, что я помню.

— Озеро Сновидений. Море Спокойствия...

Они молча стояли плечо к плечу, ветер взвивал над ними табачный дым; долина отсюда очень напоминала море, вздыбленное на всем скаку. За дорогой на Томалин земная поверхность вдруг вскипала, скалы и дюны, словно полчища варваров, заполонили все вокруг. Подножия гор ощетинились елями, как стена осколками битого стекла, а выше, подобно бурным валам, громоздились белые облака. Но за вулканами Хью уже явственно видел черные грозовые тучи.

«Сокотра, — подумал он, — мой таинственный остров в Аравийском море, откуда привозили ладан и мирру, где никто никогда не ведал...»