У попа была граната

А мне кажется, что женщину надо всегда уважать и любить, и не делать никаких обид, даже если она приготовит невкусный обед. Но и женщина должна знать, что если она уйдет, то Солнце так же будет вставать утром и заходить вечером, так же будет журчать вода и цвести цветы, много цветов, и каждое утро эти цветы будут благоухать нежным ароматом, а к вечеру спрячут свои уставшие лепестки в плотные бутоны. И все эти цветы цветут только для того, чтобы их сорвал мужчина и подарил женщине.

Вот тогда эти белые одежды будут лежать на самом видном месте, напоминая о том, что в доме короля живет королева.

Как отец мой подстригался

У нас, однако, отец всегда своих сыновей сам подстригает. Подстригательное дело нехитрое: наточил нож поострее и обрезал волосы, которые длинными выросли. Если нож шибко острый, то и подбрить можно. Техника и до нас добралась, сейчас ножом не подстригают, ножницы есть, а кое-где пришли и машинки подстригательные ручные. Есть блестящие, красивые, но волосы не стригущие, фабрику называть не буду, чтобы рекламу этой фабрике не делать, а есть и те, которые не шибко блестят, но стригут все, и волосы, и нитки, и веревочки, и китовый ус подрезать можно, и бахрому на кухлянках. Хорошие машинки, только написано там не по-нашему – Solingen. Немцы после войны от нас этими машинками откупались.

Суть, однако, не в этом. Поехали мы с отцом как-то в поселок. Поселок большой, на берегу моря, цивилизованный, там даже ресторан есть. Мы тоже ходили. Я так считаю, что выпить и закусить где-нибудь на завалинке намного дешевле и душевнее, чем в этом ресторане. Давай, – говорят, – раздевайся. Вообще с ума сошли, что я, совсем голый, среди людей одетых сидеть буду. Если я кухлянку сниму да останусь в своей рубахе, то им удовольствие устрою такое, что только крепким табаком и перебить можно.

Ну, про кино я тоже говорить не буду. К нам кинопередвижка приезжает. Экран натянет на мачту радиостанции и кино крутит. Хорошо, однако, сидишь, вокруг звезды, а среди звёзд люди ходят, вино пьют, танцуют, целуются, друг в друга стреляют, или акула за ними по океану гоняется, к нам во льды загоняет, чтобы лодку им поломать и подмороженных скушать. Вот страсти-то.

Вот сколько в цивилизации соблазнов, что пока доберешься до того случая, о чем я хотел рассказать, то приходится по самым злачным местам цивилизации пройтись, чтобы люди поняли ту атмосферу, в которой мы сейчас живем.

Вот и заходим мы с отцом в парикмахерскую. Хоть там, в названии, и слова не шибко хорошие слышатся, но заведение хорошее. Первое, пахнет шибко приятно. Одеколоны разные: и «Шипр», и «Красная Москва», и «Сирень», и «Кармен», и «Красный мак», и обстановка веселая. На столике журналы разные интересные до такой степени, что трудно чего-то и прочитать, но мы как люди солидные с отцом сели и стали читать. Он по-русски читать не умел, но кто поймёт, что он читать не умеет.

А тут подходит мастер и говорит:

– Следующий.

Ну, Следующего не было, поэтому пошел мой отец.

Посадили его в кресло, простынею белой накрыли, вокруг шеи завязали, и я сразу отца своего не узнал. Был человек, и нет человека. Одна голова торчит, вроде бы и знакомая, а все равно какая-то не такая.

А мастер так вежливо говорит:

– Как стричься будем, уважаемый?

Мой отец, тоже человек вежливый, и говорит:

– А ты как стричь-то умеешь?

Ну, мастер так с достоинством и говорит:

– А я по-всякому могу, и под бокс, и под полубокс, и под польку, и под канадку, и наголо. Так как вас подстричь?

И я тоже думаю, это сколько же причесок на одной голове носить можно? Вот это Мастер! И отец мой, однако, тоже так подумал. Но его отец еще учил, что если американ или русский тебе чего предлагать станет, то не хватайся за то, что он сначала говорит, а дождись конца и потом с конца и выбирай. Самое дорогое последним называют. Ну, отец и говорит Мастеру:

– Однако, давай наголо.

Мастер так отошел в сторонку, с одной стороны на отца посмотрел, потом с другой стороны на отца посмотрел, голову руками покрутил по-разному, ножничками что-то пощелкал, пудрой шею попудрил, а потом обстриг, а вернее, оболванил наголо.

Мастерство у Мастера, конечно, не отнимешь. Отец мой помолодел лет этак на двадцать, только глаза почему-то округлились, и в одну точку смотреть стали.

Мастер молчит, я молчу, отец молчит. Долго, однако, молчали. Потом отец руку из-под простыни достал, по голове себе погладил и улыбнулся:

– Хорошо, однако, подстригаешь, только мне наголо чего-то не нравится, давай, стриги под канадку.

И тут Мастер заплакал:

– Чего вы надо мной издеваетесь? Что я вам, чукча, что ли?

Кое-как мы его успокоили, а отца он пообещал подстричь под канадку, месяца через два, чем старика совсем обрадовал. Пока ехали домой, отец всё бубнил, что времена совсем изменились, даже в парикмахерской поторговаться не дадут, товар на себе примерить.

А за фасонную стрижку с нас содрали рупь двадцать.

Ошибка охотника Второго