У порога великой тайны

В том же году Майер женился. Знать бы ему, что эта милая воспитанная девушка, которую он бережно ведет к алтарю, и ее отец, почтенный торговец Клосс, и ее неисчислимая родня, — знать бы ему, что все они станут злейшими его врагами и вкупе с тюбингенской профессурой изломают, исковеркают его жизнь!

В жестокие тиски попал великодушный, незлобивый Роберт Майер: с одной стороны — обыватели, наделенные учеными званиями, с другой — просто обыватели, жена и ее родня. Чего же, собственно, добивались они от Майера? Чтобы он стал «нормальным» человеком, филистером, чтобы думал и жил, как все, чтобы отказался от научных открытий. Он не сдавался. Но он не был борцом, он умел только мыслить — широко и захватывающе смело. И в конце концов они его свалили…

Немецкое слово «филистер» заключает в себе довольно сложное понятие. Филистерство — не просто мещанство, не просто тихая обывательщина, обволакивающая человека тиной безмыслия. Филистерство — явление еще более страшное. Это и лицемерие, и косность, и самодовольство, мещанское самодовольство без конца и края. Филистер не позволит себе усомниться в своей правоте. Он воинствен, он первым нападает на каждого, кто выйдет за пределы привычных понятий. Филистер нередко образован, умен, начитан — природа отказывает ему лишь в таланте. Нередко он занимает высокий пост. Но тем он опаснее. Филистерство многолико и живуче. Веками оно, как мертвая тень, крадется следом за живой мыслью. И нередко случается, что тень гасит мысль в самом зародыше…

Берегитесь, Майер, берегитесь филистеров! Но Майер слишком занят, чтобы остерегаться…

Обе группы филистеров, душащих Роберта Майера, подогревают друг друга. Дома считают его ненормальным — ведь почтенные ученые говорят, что его идеи — бред; а в профессорские круги проползают подхватываемые с ликованием слушки о том, что хейльброннский доктор выживает из ума и жить с ним в одном доме становится невозможно.

А мысль Майера устремляется дальше. Сформулировав закон сохранения и превращения энергии, Майер, словно волшебную палочку, прикладывает его к разным явлениям неживой и живой природы. И поразительные вещи открываются перед ним.

Спустя два года после женитьбы тридцатилетний Майер закончил статью «Органическое движение в его связи с обменом веществ». Применяя открытый им закон, Майер в этой работе сокрушил виталистов, считавших, что в живых организмах содержится «жизненная сила» — особое, нематериальное начало. Сторонники «жизненной силы», говорил Майер, восстают против духа прогресса, проявляющегося в современном естествознании, и возвращаются к прежнему хаосу самой необузданной фантазии.

Таких идей филистеры не могли простить.

В этой же статье Майер обращается к растениям. Они давно занимали его ум. А во время путешествия он окунулся в густой, жаркий, пряный океан тропической растительности Индонезии. Его живое воображение было потрясено этим буйным разгулом зеленой стихии.

Его не покидала мысль о какой-то особенной роли растений в жизни Земли. Майер знал работы Соссюра и его предшественников, знал, что растения на свету усваивают углекислый газ воздуха, который служит для них источником питания. Да, на свету, только на свету… Но что же происходит с лучом, упавшим на зеленый лист? Ясно, что свет не может исчезнуть бесследно в растении. «В растении имеет место лишь превращение, а не нарождение вещества… Растения и силу могут только видоизменять, а не создавать». Свет — это сила. Во что же обращается в зеленом листе сила, энергия луча? В химическую энергию. «Природа поставила себе задачей перехватить на лету притекающий на Землю свет и превратить эту подвижнейшую из сил в твердую форму, сложив ее в запас. Для достижения этой цели она покрыла земную кору организмами, которые, живя, поглощают солнечный свет… Этими организмами являются растения. Мир растений образует резервуар, в котором закрепляются и накопляются в целях их использования быстро летящие солнечные лучи…»

Растение слагает лучи в запас?! Майер слишком строг к себе, чтобы считать это доказанным. Это лишь догадка, которую надо подкрепить опытами. И какая радость ждет ученого, который сумеет поставить такие опыты, требующие больших познаний, таланта, терпения и времени, времени, времени!

Словно видя перед собой того человека, который возьмется разгадать эту тайну, Майер взволнованно говорит ему:

— Прежде всего возникает вопрос: тот свет, который падает на живые растения, действительно ли он получает иное потребление, чем тот свет, который падает на мертвые тела?!

Несколько позже соотечественник Майера Герман Гельмгольц, тоже врач по образованию, тоже посвятивший себя физике и тоже, независимо ни от кого, одним из первых сформулировавший закон сохранения и превращения энергии, — Герман Гельмгольц пришел к такой же догадке.