У реки Смородины

Мы с вами дискутировать не будем, мы вас будем разоблачать!

Академик Лысенко

– Какой же я лопух! – возопил Полкан Люлякин-Бабский и запустил кубок в стену.

Вино расплескалось в полете. Бронзовый кубок звякнул и отскочил, покатился по полу.

За окном висели вечерние сумерки, усиленные пасмурностью.

– Но ты-то, ты-то куда смотрел, пустая башка? – заорал Полкан на притихшего Малафея.

– Так я же у тебя был, боялин-надежа, – попытался оправдаться посыльный.

Люлякин-Бабский принялся мерить шагами светлицу.

«Как же все благолепно складывалось, – мысленно досадовал он. – Прикормил, приодел. Малафей вызнал, какого рожна немчурийцы делали у гадалки… Ну, Станислав, бестия приблудная! Из-под носа увел басурманчиков».

– Не спускать глаз с дома Драндулецкого. Пшел вон! – Полкан выместил зло на слуге.

На сегодняшний вечер было назначено заседание думы. Боялин надел легкую кунью шубу да шапку повыше и отправился в главный терем города.

Зала для заседаний заслуживает отдельного описания. Это была обширная комната с трибунами наподобие тех, что строились в рымском Колизеуме. Трибуны делились надвое – на правую и левую части. Справа сидели слоны. Слева – ослы. Поэтому иногда их называли не слонами и ослами, а правыми и левыми. Тесть Люлякина-Бабского, упомянутый выше боялин Меньжуйский, даже написал труд «Детская болезнь левизны у ослов». Членам партии ослов было обидно, а другой пользы работа Меньжуйского не принесла.

Над правой трибуной красовался лозунг «Тянитолкаев – родина слонов!». Над левой – «Не тот осел, кто глуп, а тот глуп, кто не осел!». Оба считались крайне неудачными, но раз повесили предки, то грех менять.

Посредине залы покоился огромный гранитный камень Кон. Давным-давно на его поверхности был высечен боялский кодекс: «Направо пойдешь – чти Слондра, налево пойдешь – уважай Ослохана»… И так далее – четыре грани, исписанные мелким шрифтом.

На каждом заседании обязательно присутствовало оцепление, составленное из княжеских охранников. Стражи имели единственную задачу: не допустить потасовок, ибо бояле частенько разгорячались в спорах до состояния, когда слов уже не хватает, а энергии еще много.

У думы был специально назначенный князем начальник. То ли шкипер, то ли спикер, никто не помнил, поэтому называли его на народный манер – балаболом. Балабол вел заседания, следил за очередностью выступлений, а также подсчитывал голоса, когда какой-либо вопрос ставился на Кон.

К сожалению боял, ныне балабол сопровождал князя в дальней поездке, что делало заседания мучительно бестолковыми. Всякий раз думцы пытались выбрать временного балабола, но кандидатуры левых категорически не устраивали правых, и наоборот. Кон пустовал третью неделю.

Некоторые горячие головы стали поговаривать о самороспуске. Это старинный обычай, когда думцы распускаются: бражничают, гуляют, ведут себя вызывающе и даже по-хамски.

Здесь лидеры обеих партий были единодушны. В тяжкую годину пришествия к стенам Тянитолкаева дракона самороспуск попросту невозможен.

Вечернее заседание долго не начиналось, потому что бояле собирались убийственно медленно. Наконец скопилось число думцев, нареченное хворумом. По традиции, хворум – предельное число хворых, без которых вполне можно обойтись при голосовании. Считалось, что нет иных причин отсутствия на заседании кроме болезни.

Итак, хворум собрался, и работа думы закипела.

– Народ бает, дескать, боялин Станислав тайно принимает у себя немчурийских послов, – громко заявил Полкан.

Гул мгновенно стих. Все бояле знали пересуды о паре загадочных молодцев.

– А я наслышан, что двое иностранных злоумышленников ночевали у тебя, Люлякин-Бабский, – звонким тенором ответил Драндулецкий.

Он намеренно опустил звание, и все это отметили.

– А с какого переляку, Стасик, ты решил, что они умышляют зло? – прогремел Полкан. Его грузная фигура высилась над рядами сидящих думцев.

Долговязый предводитель слонов тоже поднялся на ноги, простер тонкую аристократическую руку над собранием:

– Известно ли вам, братия, что двое подсылов собирались покуситься на князя Световара?

Люди зароптали. Станислав продолжил:

– К нам пожаловали отнюдь не саквояжи, а настоящие воины. Я лично предпринял проверку. При первых же признаках разлада они избили моего человека. Во время беседы со мной злоумышленники старались вызнать, где наша дружина. Учитывая их опасность, пришлось принять меры.

– А если ты ошибаешься и они все же послы? – продолжил настаивать Люлякин-Бабский.

– Окстись, Полкан, – отмахнулся Драндулецкий, – ни для кого не секрет, что ты метишь на княжество.

Бояле загалдели. Получалось, главный осел княжества заодно с подсылами!

– Напраслину возводишь, кощей престарелый! – взревел Полкан. – Кабы оне лазутчиками были, стали бы в открытую по Тянитолкаеву хаживать? Нешто немчурийцы глупее нас?

– Вообще-то глупее, – зароптали ослы, знаменитые нелюбовью к закатным странам.

– Не глупее! – подтвердили слоны.