У родного очага

Байюрек возвратился в юрту. Не стал разводить огонь, прилег на телячью шкуру. Летом все живут в аилах, а Байюрек нарочно решил переселиться с семьей в избу — дать наглядный пример колхозникам. Жена пробовала возражать, но Байюрек провел с ней агитационно-массовую работу, в результате которой она быстро согласилась и больше не возражала. Сейчас в избу не хотелось идти — там думать трудно, да и ребенка боялся разбудить. А думать есть о чем. Надо решить, что предпринять против тех двоих… Йугуш, Сарбан, далеко вы зашли. Написать в обком об их проделках? С чего начать? Написать сначала об Эрикчеле… Эрикчел — мальчишка, возил исправно сено на колхозный двор. Захромала лошадь, и вот по приказу Йугуша мальчика держали в амбаре до выздоровления лошади… Об этом случае знают все… Но разве только об этом знают?.. Старый Кадыр работал на заготовке мха для строительства скотных дворов. Вовремя не получил свой паек ячменя и пошел напомнить о нем не в контору, а прямо в аил Йугуша. Тот, не вникая в суть дела, только рявкнул: «Зачем дома меня тревожишь?», да еще ударил старика так, что тот вылетел из юрты. У старика открылось кровохарканье, вскоре он умер. За старика мог мстить только один человек — его внук Самай (больше никого не осталось в роду), перепуганные Йугуш и Сарбая состряпали на того донос, мол, Самай родственник раскулаченного Кезера, и пришлось парню покинуть село и пойти, считая столбы, в направлении Ойрот-Туры.

Йугуш на все замечания Байюрека твердит одно; «Наш колхоз выращивает лошадей для Красной Армии. Я — заведующий конефермой, значит, — тот же командир. Для тех, кто не подчиняется, рука моя тверда, а слово — закон». Расхаживает Йугуш частенько с саблей на боку, с наганом в кобуре, а то и с трехлинейкой за спиной. Грозит встречному и поперечному указательным пальцем, и не дай бог, если передернется шрам на его левой щеке…

А аймачное начальство, как приедет, так останавливается у Йугуша или Сарбана — в их юртах и арака, и мясо. Особенно прокурор Овчинников, кержак из села Ак-Ялан, что за перевалом, так тот днюет и ночует в юрте Йугуша, а когда отправляется домой, а ходке у него баранья тушка. Какие они братья, какие родственники — причина тут в чем-то другом.

В эти трудные голодные годы резать лошадей для своего пропитания Йугуш и Сарбан стали среди бела дня, не стесняясь народа. Бараны колхозные тоже стали частенько попадать на стол Йугуша.

В селе сейчас три коммуниста: Йугуш, Сарбан и Байюрек. Было пятнадцать, потом, после чистки, осталось пять. Еще недавно коммунистами были Кышут, молодой парень, вступивший в партию в армии, и русский кузнец Митрофан, бывший красный партизан. Йугуш на одном собрании выступил с такой речью: «Чтобы быть коммунистом, надо иметь особый талант. Нельзя принимать в партию человека, который живет как все и дышит воздухом только потому, что у него есть нос. Не вижу я в селе таких, кто достоин был бы стать коммунистом». Перестали принимать в партию. Но в ячейке большинство было все-таки на стороне Байюрека. Он, Кышту и Митрофан стали подыскивать достойных кандидатов. Йугуш решился выгнать из партии сначала кузнеца. В отсутствие Байюрека созвал общее собрание, на котором из-за пустяка раздул против Митрофана дело. Лопнул обод колеса на одной из телег, и вот что провозгласил на этом экстренном собрании Йугуш: «Митрофан делает непрочные колеса для наших колхозных телег, это все равно что вставлять палки в колеса социализма. Такие колеса он делает нарочно… Саботажник, вредитель… Кроме того, видели вы, где он носит партийный билет? Разве возле сердца? Нет — он использует его как козырек для своего головного убора. Ясно! Закрывает лицо, потому что ему стыдно ваших глаз».

Аргументы эти показались неопровержимыми. Митрофана исключили из партии.

В селе осталось четыре коммуниста.