У родного очага

— Как нам с овцами быть? — спросил Каурого. — Сами дойдут? Загонять не будем? Пусть под соснами переночуют, попасутся вволю. А ты у меня молодец, Кула-Ат. Всех в районе обошел. Все силы приложил. Черному коню из Ак-Дьалана чуть не уступил… Молодец! И я тоже славно поработал…

Мог так сказать Калап. Имел полное право. Бывает, чабанов насильно делают передовыми. Каждому колхозу-совхозу нужны передовики с высокими показателями. Как это сделать? Способов много. Можно, например, подкинуть чабану незаметно побольше сена и комбикорма. Можно, «по ошибке», приписать лишний нулик. А самое надежное — дать кастратов. Что такое? Пишется за чабаном пятьсот маток и девяносто валухов. На самом же деле все эти девяносто — овцы, которые тоже дадут приплод. Вот и готов передовик!

— Скоро на летнюю стоянку перекочуем, Кула-Ат. Вон в те горы. — Калап посмотрел на синеющие вдали белки, еле видные из-за громоздящихся гор, запустил пальцы в теплую гриву коня, припал к его шее. — Если бы каждый год был таким счастливым, а, Кула?..

* * *

…Тукпаш за столом. Перед ним стопка бумаги. На белый лист ложатся первые ровные строчки:

«…Калап сидит на табуретке возле тумбочки между двухъярусными койками и пришивает к новенькому — с иголочки — кителю черные-пречерные погоны рядового».

— Пишу… пишу… — шепчет Тукпаш, откидывается на спинку стула, закрывает глаза. — Какое счастье — писать… Пишу я… Пишу!.. Ох, как не просто Тукпашу вот так остаться наедине с бумагой и ручкой. Сакман позади. Круг с кинопередвижкой по чабанским стоянкам совершил. А забот, забот… Два стога сена для двух коров запасти и привезти домой. Выкопать картошку и засыпать в подпол. Напилить-наколоть дрова, чтобы хватило на зиму, в поленницу сложить. Дом и стайку утеплить. Дымоход прочистить. Зимний запас мяса — согум — сделать.

Про мелкую работу и говорить нечего — ей никогда конца не будет. Ко всему этому надо, чтобы в семье из девяти человек все было в порядке, чтобы никто не болел, не ссорился…

Сесть за стол Тукпаш может в конце осени — после уборки, зимой, в самом начале весны. Может позволить себе немного побыть наедине с чистым листом бумаги вот в эту пору — во второй половине июня. Позади самые неотложные дела. Люди заняты кто чем: стригут своих овец, чинят дороги, строят избы, у кого еще нет, воюют с заборами-загонами, тяпают картошку… До начала сенокоса, считай, свободное время.

— Я пишу! — повторил Тукпаш, склоняясь над столом.

Трудно собраться с мыслями. Надо обрести форму.

Начать писать просто так, с ходу? Не получается. И аргамака к байге-скачке загодя готовить надо! А на улице такая благодать, такой пригожий теплый день!

Если бы мог, Тукпаш цепью бы себя к столу привязал.

Чтобы писать, нужна не только чистая бумага.

Нужны светлые-пресветлые мысли, чистая совесть, чистые руки, чистый стол… На столе у Тукпаша ворох прочитанных им книг, стопки тетрадей жены-учительницы, разрисованные его детьми листочки. Больше всего рисует сын, первоклассник. Чего он только не изобразил! Танки, самолеты, корабли, машины, тракторы, солдаты с автоматами, богатыри с мечами и копьями… Сынишка и сейчас сидит в соседней комнате, рисует.

Видели бы вы, как он рисует! Нет, лучше послушать.

— Тр-тр-трр!.. Тич! Кыу-кыч!.. Шыйт-шуйт!.. У-уу. Бамм. Ура-аа!.. Тидильдан-тидильдан-тидильдан! — это гудят, мчатся, стреляют танки, самолеты и военные корабли, рвутся бомбы и снаряды, цокают копыта богатырских коней, звенят богатырские мечи, свистят летящие стрелы:.

Все это, однако, ничуть не мешает Тукпашу.

«— В нашем селе, парни… — пишет Тукпаш. — В нашем селе однажды вот что случилось. Приехал издалека человек один, в гости».

Чтобы писать, необходимо еще одно условие; тишина.

Чего-чего, а тишины в доме Тукпаша никогда не было и, должно быть, никогда не будет. Здесь всегда словно свадьбу справляют, такой стоит шум и грохот. Две дочки с заводными игрушечными машинами носятся из комнаты в комнату, «бибикают», обгоняют одна другую, визжат. Похожие друг на друга, рыженькие лопотуньи то в одном углу возятся, как котята, то в другом вертятся юлой. Могут взобраться на кровать или диван и начать прыгать с громким криком. Еще две дочери — постарше — пока молчат. Но и им ничего не стоит в любую минуту схватить скакалки и перетряхнуть все половицы. А не то прибегут: «Пап, сказку!» или: «Папа, у нас ногти выросли!» Тукпаш очень любит стричь детям ногти. Посадит на колени и осторожно подрезает чернеющие ноготочки с тоненьких, словно червячки, пальчиков. Пока всем пятерым острижет, глядишь — полчаса пролетело. Стоит хотя бы одному из ребятишек подойти к отцу, тут как тут остальные. Облепят со всех сторон, льнут…