У родного очага

Учар и Федосья лежат рядом, между ними только твердый бастрык — шест. И он и она молчат. У каждого свои мысли и думы, но есть и одна общая, большая и прекрасная мысль — мечта. Им хорошо от близости друг друга, они могут так ехать бесконечно долго, хоть целый месяц, и им не надоест. Вожжи лежат свободно, их не надо держать. Зачем? Лошадь не сойдет с дороги, там она завязнет в снегу по самое брюхо, да и зачем ей сходить с дороги? Трое саней следуют за ними без возчика. Тем лошадям тоже некуда деваться, так и будут бежать следом. В прошлую зиму такие праздники случались у Учара. Каллистрат то ли боялся властей, но не нанимал батраков, так что Учар и Федосья всю зиму возили сено. Было у них тогда четверо саней, на каждого по двое. Ездили через три дня, потому что четырех возов хватало скоту ровно на три дня. А еще запас кормов надо было иметь на случай бурана или отлучки. И Учар с нетерпением ждал наступления этого третьего дня: вставал на рассвете, пока задаст сена, пока уберет навоз, вершины гор запламенеют от солнца. Это самый разгар утреннего мороза. Пока Учар завтракает, мороз спадает — вот тогда пора. Запрягают четверо саней, все уже готово, можно двигаться в путь. И тут выходит Федосья, которая, оказывается, успела уже подоить коров и убрать в доме. И Учар замечает по ее улыбающемуся лицу, что и она радуется поездке. Каждый раз она одевалась по-новому. Особенно рад был Учар, когда девушка надевала алтайскую шубу из ягнячьих шкур, шапку из лисьих лапок и меховые сапожки. Она ему тогда казалась ближе и роднее. А может быть, Федосья знала об этом и хотела сделать ему приятное?

Солнце на небе и горы улыбаются. Федосья улыбается. Глядя на ее оживленное лицо, и самому хочется смеяться от радости. Даже лошади начинают нетерпеливо переступать с ноги на ногу. Скорее в путь, так хорошо бежать по накатанной дорожке.

Едут Учар с Федосьей, а вокруг все будто дремлет, но скоро промерзшие горы и тайга просыпаются от веселого смеха. Они начинают играть: борются, толкают друг друга. Вот Учар, поддавшись Федосье, смешно свалился с воза, вскакивает и гонится за санями, чтобы опять сесть, а Федосья не пускает его, мягко отталкивает.

— Сдаешься? — кричит она. — Если сдаешься, пущу в сани.

— Нет! Не сдаюсь.

— Ну тогда беги! Язык высунешь, тогда сдашься.

— Ни за что на свете!

Он бежит, и Федосья сама тянет в сани запыхавшегося Учара.

— Ладно, пожалею я тебя. Ух, упрямый…

Доедут до стога разгоряченные, распаренные. Учар взберется на стог, а Федосья становится в сани. Учар наберет навильник слежавшегося сена и бросает вниз.

— Это тебе лепешка! А вот это оладушки! А это блины!

Учар бросает и бросает к ногам Федосьи сено и жалеет, что стог уменьшается, что скоро эта игра кончится.

Федосья умело, легко складывает сено в сани, а это дело совсем не простое. Надо, чтобы воз был ровный и не сполз бы на дорогу при наклоне. Слишком широко и высоко класть тоже не надо, потому что дорога петляет по глубокому снегу, по бокам высокие сугробы. Издали посмотришь, увидишь только дугу да уши коней, столько тут поворотов — изгибов, наклонов, спусков, подъемов. Дорога не очень широка, может боковыми сугробами весь воз стянуть на дорогу, и попробуй потом его сложить. Федосья свое дело знает, и такого не случится.

Вот все сани загружены, крепко-накрепко затянуты бастрыки. Если солнце высоко, то сразу ехать не спешат. Выберут лиственницу посмолистее и начнут выколупывать серу, чтобы пожевать ее запашистую, упругую. Или разведут костер и откроют свои съестные припасы. Однако долго задерживаться нельзя, дома нагоняй можно получить. И едут они обратно. Иногда дорогу перебежит заяц или скроется среди кустов кабарга. Не заметят, как и день прошел. Да что там день! Зима пролетит — оглянуться не успеешь. И все потому, что рядом Федосья. Эх, поцеловать бы ее, да не отважится Учар. Даже подумать об этом — и то в жар бросает.

Вот возвращаются они из школы, что на том берегу. Есть у них три потаенных места для игр. В ельнике, выстроившемся так ровно, как будто посажен он человеком, они будут строить избу и юрту, «ходить друг к другу в гости», а у крутого бома есть два камня, похожие на верблюдов, так вот они сядут на них и «скачут», кто кого обгонит. А третье место — яр на берегу Катуни из белой глины. В яру они будут рыть норы и прокладывать по крутизне дорогу, по которой могла бы проехать телега. Порой так заиграются, что не заметят, как и солнце скатилось, и они, голодные, бегут домой, зная, что опять им достанется от домашних.