А пока мы все меньше бываем на море. Летом торчим до последнего на русской даче, пользуясь тем, что в Италии школа начинается только в середине сентября, прихватываем немножко бабьего лета, грибов, прогулок по рыжему осеннему лесу, и никакими обещаниями моря и лета уже не удается уговорить детей не расстраиваться по поводу отъезда. Даже наших русских гостей я уже начала отговаривать ездить на пляж – попадетесь, говорю, в ловушку, будете ездить туда каждый день как на работу, никакой свободы. Не верят мне. Ну и слава богу. Это мы, видимо, вместо того чтобы цивилизовываться, дичаем все больше с каждым годом от дачной жизни. Дети не хотят одеваться – да пусть бегают в трусах, мы же на даче. Мы и сами можем запросто выйти к завтраку в пижамах, сесть за сосновый стол под яблоней, съесть каши, выпить чаю. Правда, вот мама купила гигантский зонтик на дачу, очень, говорит, не люблю солнце в глаза. Ну что делать, пусть будет зонтик. Наш дачный элизиум, я думаю, от этого не пострадает.
Liberté, égalité, fraternité
Начала я этот год с того, что уволила домработницу. Я пыталась привыкнуть три с половиной года и вот наконец решила, что хватит.
На помощницу по хозяйству я целилась давно, особенно тогда, когда в Москве совсем пропадала на работе, и даже кого-то мне сватали, но как-то так ни разу не срослось. Зато я о ней мечтала: после долгого рабочего дня войти домой, скинуть каблуки и воскликнуть: что за диво, все так чисто и красиво! В общем, я и сейчас мечтаю, только чтобы без побочных эффектов.
Но обо всем по порядку. Почти у всех моих итальянских знакомых есть домработницы – приходящие каждый день или раз в неделю, иногда даже раз в месяц, но все-таки есть. Как правило, это тетки из Южной Америки, и, как правило, именно эти тетки содержат своих южноамериканских или – как вариант – марокканских мужей, потому что рынок труда для теток просто необъятен. Не скажу, что спрос превышает предложение, но в любом случае найти подобную работу не сложно. Немаловажно и то, что эквадорки, которых в Генуе видимо-невидимо, невероятно, неправдоподобно даже некрасивы. Хозяйке дома, я думаю, это должно быть приятно – одной заботой меньше: за верность мужа можно не беспокоиться хотя бы в собственном доме. И цены вполне приемлемые. Коли только за русский газ платишь по счету 170 евро, 20 евро за капитальную уборку начинает казаться очень скромной ценой.
Когда родилась Машка и наша бабушка в очередной раз повела атаку на то, чтобы разрешить ей присылать к нам свою домработницу хотя бы раз в неделю, я согласилась – и немедленно обнаружила, что весь мой опыт рабочих отношений не годится ни к черту. Я-то думала, что мы все давно уже выработали профессиональный подход к своему делу и к отношениям в рамках этого дела. Товары и услуги, сотрудничество и взаимодействие – схемы, по которым я привыкла жить, казались мне простыми и ясными. Но, обзаведясь домработницей, я вдруг обнаружила, что вступила в круг отношений совершенно патриархальных, где двадцать первым веком даже и не пахнет. На деле мои отношения с домработницей были скорее похожи на что-то такое до 1861 года: я в качестве барыни-крепостницы, а полуграмотная Александра из совсем дикой, затерянной где-то в горах провинции Эквадора в качестве крепостной девки. Еще бы какого-нибудь глухонемого Герасима, но, видать, их уж нет таких, остались только Александры.
Сначала я решила, в своей бесконечной наивности, что заботу о чистоте дома можно полностью доверить Александре, выдала ей некоторую сумму на покупку орудий труда (вдруг ей удобнее работать каким-нибудь специальным типом швабры? Пусть он у нее будет, главное, чтобы у меня был результат) и предложила ей самой следить за количеством чистящих средств дома и тратить постепенно деньги из выданной суммы на докупку необходимого. Может, вам уже смешно, но мне все казалось очень логичным. Деньги закончились немедленно. Чистящие средства тоже. Чеков у Александры не было, сколько и на что она потратила, она не помнила. Я снова выдала ей денег, записала в календаре сумму и попросила Александру сохранять чеки. Через две недели деньги снова все вышли, чеки потерялись, чистящие средства закончились. Вот тут-то мне надо было бросить все свои дела и поругать ее. Но я, на мое несчастье, ужасно не люблю ругаться. Как-то я преодолеваю эту нелюбовь ради блага своих детей. Когда нужно, собираюсь с силами, становлюсь в позу и произношу необходимый текст с суровым выражением лица. С выражением у меня особенно плохо, каждый раз я очень некстати вспоминаю «сидит милый на крыльце с выраженьем на лице», понимаю, что это про меня, и стараюсь не расхохотаться. В общем, не получается у меня ничего.