У шоссейной дороги (сборник)

В учхозе я начал вводить новшества, увлекся опытными работами. Передо мной, я полагал, открывались двери в мир науки, двери, о которых бредил еще за школьной партой. И «забил фонтан»… Жизнь казалась большим праздником. Я был счастлив, доволен судьбой и очень самоуверен. Голова кружилась в предчувствии успехов. Марине написал, что все идет по намеченному нами плану.

А вскоре случилось это, и я оказался выбитым из седла…

Накануне вечером ездил в город, доставал трубы для новой теплицы, как водится, обмыл их. Рано утром следовало отправить студентов на практику. Было прохладно. Шумливые девушки и ребята забрались в кузов машины и в ожидании шофера (он завтракал в столовой) поругивали учхозовские порядки. Увидев меня, они подняли гвалт:

— Иван Петрович, сколько можно ждать? Мы застыли. Дрожим…

— Давно ли был нашим парнем! И вот уже зазнался! Разговаривать не хочет.

— Персона! У него дела поважнее наших.

Это задело мое самолюбие. Я подошел к машине: «Мальчики, не волнуйтесь». Пригласил из кузова в кабину двух симпатичных девушек и с форсом, как заправский шофер, нажал на стартер… А около леса, на крутом повороте, шутя, дурачась (мол, я такой же, как вы, студент), обнял девушку, потерял управление, и машина, будто испуганная лошадь, шарахнулась в сторону, перевернулась. За какие-то две минуты мои светлые мечты превратились в прах…

Очнулся я на больничной койке. Рядом лежали и стонали жертвы — студенты с забинтованными руками и ногами. К счастью, никто не погиб. Врачи обнаружили у меня перелом двух ребер и рану на голове. Я жалел, что остался жив.

Меня вылечили, а потом судили: получил год исправительно-трудовой колонии. В изоляции я пытался понять те стороны жизни, которые не в ладах были с моими взглядами на отдельные вещи и поступки людей. Я очень остро осознавал свою оторванность от большого, прекрасного (да-да, прекрасного!) и очень беспокойного мира. Он когда-то принадлежал мне и приносил много радостных минут. Может быть, погоня за этими радостными минутами и завела меня в колонию: слишком легко я скользил по жизни. За легкомыслие тоже расплачиваются.

В постоянных раздумьях, незаметно я начал обособляться в новой среде, чуждаться людей. Больше молчал, слушал других и размышлял о жизни. Кто о ней не думает? Люди только и делают, что ежеминутно думают о жизни. Правда, каждый по-своему. Одни ставят себя в центр событий, другие наблюдают со стороны. Лично меня, например, привлекает сейчас позиция наблюдателя. Я теперь знаю цену тревоге и спокойствию и не постыжусь признаться друзьям, что хочу спокойно спать, мирно жить и, повторяю, носить удобную обувь: очень не люблю, когда ноют мозоли. Волнения и всякие душевные возмущения противопоказаны мне из-за головной травмы. А я ведь еще молод… Стараюсь быть уравновешенным и благоразумным. Перед Мариной я довольно глупо покривил душой: сообщил ей ОТТУДА, что срочно командирован в экспериментальную зону для выполнения научного задания на опытной пасеке. Так что пусть ее не смущает мой необычный адрес: почтовый ящик.

В заключении я в самом деле немного работал на пасеке тюремного подсобного хозяйства. Как-то написал Марине большое письмо туманного содержания: рассуждал о том, что тяжело, даже трагично порой, переходить из мира мечты в мир суровой действительности. Советовал ей не подниматься высоко на крыльях фантазии, быть ближе к земле… Интересовался: «Как сложилась твоя судьба? Напиши пару слов».