У шоссейной дороги

Кузьма Власович вернулся, сел на скамейку с теневой стороны домика и, вытянув деревянную ногу, закурил трубку. Я подумал, что этот человек много пережил, очерствел и сейчас не может постичь того, что делается в моей душе, не видит окружающей красоты. В нем не вызывают восторга ни лес, ни озеро. Все это для него обычно. Поскрипывает себе своей деревяшкой и обдумывает хозяйственные дела. Если бы я рассказал ему о своих чувствах, то он, вероятно, посмеялся бы над состоянием моей души. Впоследствии я понял, как глубоко ошибался. Кузьма Власович очень любит природу. Только у него все оседает в сердце и перегорает без вспышек и взрывов.

Мы ожидали девушку-казашку, зоотехника. Она должна была приехать утром и передать мне пасеку по акту.

— Что-то долго нету Айжан, — сказал Кузьма Власович. — Пойду разожгу костер, вскипячу чаю. Позавтракаем.

Он заковылял, занося в сторону деревяшку, а я уткнул лицо в траву и уснул. Снилось, что из зеленого леса, как из тумана, неожиданно появилась Марина, а восковой домик куда-то исчез, растаял. Она обшарила вокруг каждый куст и не нашла меня, и я видел это и не мог подняться из травы, показаться ей. Не хватило сил. Она меня звала. Голос ее звучал одиноко и растерянно. Я слышал ее, но не мог отозваться, не хватало воздуха, и она ушла. Сердце изнывало от тоски. Вдруг я услышал над собой:

— Вставайте. Проснитесь же!

— Поднимайся, Иван Петрович! Зоотехник приехала, — произнес медлительный густой мужской голос. Я окончательно проснулся.

Передо мной стояла девушка-казашка. Черные с металлическим отблеском косы, смуглые щеки и проницательные восточные глаза.

— Вы стонали во сне, — сказала девушка.

— Это ничего. Спасибо, что вы меня разбудили.

Она присела на корточки и, рассматривая мое лицо, улыбнулась.

— Вы спите? Утром спать — себя обкрадывать. Принимайте пасеку.

Айжан привязала лошадь к дереву вдали от изгороди. Мы надели на головы разноцветные сетки, сосчитали ульи, в некоторые заглянули. Осмотрели вросший в землю полуподвальный омшаник, где зимовали пчелы, переписали весь инвентарь и составили акт.

Я принял пасеку, стал ее хозяином. Вздохнул облегченно.

Недалеко от костра между двух берез стоит стол, сколоченный Кузьмой Власовичем из досок. По бокам — лавки из неотесанных жердей. За этим столом мы пили чай с медом, ели пирог, испеченный Тоней. Айжан шутила:

— Когда вы планируете сбежать отсюда? А? Вот уже третьему пчеловоду я передаю пасеку. Один боялся комаров, второй не мог жить без клуба и кино, а у вас какие капризы?

Кузьма Власович потягивал из блюдечка чай, не спуская с меня добрых серых глаз. И я ответил Айжан:

— Что ж, те, которые сбежали, по-своему были правы. Человеку нужны общество и уют. В отличие от моих предшественников, я ищу уединение.

— А где квартировать будете?

— Здесь. Иногда, если захочется в город, в клуб, в кино, буду останавливаться у Кузьмы Власовича.

Уезжая, она сказала:

— Если бы не Кузьма Власович, пасека давно бы погибла. Мне кажется, вы брат тех, что сбежали. Временный здесь житель. Не сердитесь. Я буду очень рада, если вы осядете здесь надолго.

Она вскочила на лошадь, взмахнула плеткой и умчалась.

— Кто любит городскую пыль, тому здесь, конечно, делать нечего, — сказал Кузьма Власович и набил трубку табаком.

Я посмотрел в зеленую даль, куда ускакала Айжан, надел сетку и начал неторопливо, по-хозяйски проверять пчелиные семьи. Сторож помогал мне.

Вечером он отправился домой. А я пошел к озеру. Солнце садилось за лесом. Задумчиво сияли живые краски заката, отражаясь в белеющем озере. Я постоял на притихшем берегу, прислушался к вечерним голосам перепелок: «спать пора», и побрел в свой домик. Где-то в березняке гаркнул запоздавший грач, вот над головой во мгле стремительно, со свистом разрезая воздух, пролетели утки-чирки, и снова все стихло. Быстро смеркалось.

Кудлатые березы около пасеки тревожно перешептывались между собой, как будто знали что-то такое, о чем мне нельзя знать и о чем я не должен даже догадываться. Вскоре в лесу все затянулось мраком, войти в него было жутковато, и я подумал, что, вероятно, все сказки о лесе, о гномах, о злых и добрых волшебниках придумал тот, кому приходилось бывать в лесу в сумерки. Я долго смотрел на звезды. Они загорались неожиданно, как голубые светлячки в траве, и мерцали.

Чем больше я вглядывался в глубину неба, тем сильнее постигал, насколько я мал в этом мире и насколько сейчас одинок. Но ведь я стремился к уединению, чего же мне надо?

В домике — железная кровать, плита в углу, а около простенка — стол. Сидя за столом с правой или с левой стороны, можно в окно видеть лес, озеро и поля. Вверху над дверью и окнами прибиты широкие полки из сосновых досок. На них стоят банки с порохом, бобины с нитками для вязки и починки сетей, патроны, мелкий пасечный инструмент, книги. Все это я увидел еще днем. А сейчас в темноте я примерно представлял, в каком месте находится та или иная вещь.