У смерти женское лицо

Она с трудом приподнялась на локтях, пережив при этом новый взрыв боли, сопровождавшийся легким приступом тошноты и головокружением. В двух шагах от нее валялся труп мужчины, убитого выстрелом в лицо. Зрелище было неприглядное, и Катя поморщилась, отводя взгляд. На глаза ей немедленно попался полускрытый крапивными зарослями укороченный автомат вроде тех, какими с некоторых пор по поводу и без повода вооружались работники милиции, и Катя окончательно пришла в себя, вспомнив все. Мужчина, чей труп лежал рядом с ней, был убит ею — это Катя помнила отчетливо. Она разговаривала с Ульяновым, потом началась стрельба, она выпрыгнула в окно и подвернула ногу... А потом появился этот парень с автоматом, которого она уложила не месте одним выстрелом... и было еще что-то, чего она никак не могла припомнить. Вспоминалась почему-то дырка от сучка в заборе, и это воспоминание странным образом ассоциировалось с болью в затылке. Катя осторожно поднесла руку к болевшему месту и нащупала здоровенную, горячую и влажную на ощупь гулю. Посмотрев на руку, она увидела, что пальцы в крови.

«Это меня кто-то сзади приложил, — решила Катя, — сама я так не могла. Прикладом, наверное, гвозданули... хотя могли, конечно, и кирпичом». Она завозилась, поднимаясь на ноги и стараясь поменьше тревожить растянутую лодыжку.

Встав на ноги, она немного постояла, привалившись лбом к теплой бревенчатой стене и пережидая новый приступ дурноты. Пока она так стояла, звон в ушах постепенно шел на убыль и наконец пропал совсем. Это был какой-то очень странный звон, и только когда он стих, до Кати дошло, что это была милицейская сирена. «Что за черт, — подумала она, почему же меня не забрали?» Она огляделась по сторонам. Крапива стояла по пояс — густая, мощная, черно-зеленая. «Не увидели, — поняла Катя. — Надо же, просто не увидели и пошли себе... ну, правильно, у них автоматная стрельба и, как минимум, два трупа... кто же, учинив этакое безобразие, станет в крапиве прятаться? Кто-то видел их машину... хорошо, что мой драндулет так и остался в том переулке, где склад... видел и накапал. Кавалерия, конечно, пустилась в погоню, а сейчас прибудет медсанбат — собирать трупы и раненых. Нельзя, чтобы они меня подобрали. Я, конечно, могу сойти за невинную жертву, но это только до тех пор, пока меня не начнут рассматривать под увеличительным стеклом... А у меня машина чужая, между прочим. После всей этой пальбы я на ней из города не выберусь, это уж как пить дать. Так что к машине нельзя приближаться на пушечный выстрел...»

Она заметила, что уже идет, удаляясь от устья прохода и забираясь все глубже в заросли крапивы, только когда споткнулась обо что-то и едва не упала, застонав от резкой боли в поврежденной ноге. Тогда она стала передвигать ноги сознательно — легче ей от этого не сделалось, но теперь она, по крайней мере, могла выбирать дорогу. У нее возникла мысль о том, что можно было бы как-то перебраться через забор и уйти через дровяной склад — это можно было бы сделать, если лезть так, как часто делают киношные альпинисты: уперевшись в забор спиной, а в стену — ногами, намертво расклинившись и едва заметно передвигая тело вверх. Ширина прохода это вполне позволяла, но Катя сильно сомневалась в том, что смогла бы проделать такой трюк даже с обеими здоровыми ногами.

Катя снова споткнулась и на этот раз ничком упала в крапиву. Заросли здесь были примяты, и, подняв голову, она увидела над собой разбитое окно. Вокруг нее в крапиве блестели осколки стекла, и Катя поняла, что вернулась на место своего приземления. «Где-то здесь он меня и гвозданул», — подумала она и в ту же секунду увидела свой пистолет — «стечкин» с глушителем лежал в метре от ее левой руки.

— Аллах акбар, — пробормотала Катя, подбирая пистолет и перекладывая его в правую руку.

Она встала и торопливо заковыляла дальше, гадая, куда выведет ее эта вонючая щель. Оказалось, что умирать в глухой провинции ничуть не легче и ни на грош не веселее, чем в Москве или хотя бы в Подмосковье, только здесь, в отличие от Москвы, была еще и крапива... Катя увидела дыру в заборе как раз в тот момент, когда начала задумываться о том, как долго может продолжаться это сумасшедшее, ни с чем не сообразное везение. С начала ее путешествия прошло никак не более двух минут, но Кате они показались вечностью — тот, кто заглянет в этот проход с улицы, вполне мог оказаться не санитаром с «труповозки», а милиционером — в конце концов, там валялся совершенно беспризорный автомат, который не могли надолго оставить без присмотра. «Черт побери, — подумала Катя, — а ведь там наверняка кто-то был... Кто-то там наверняка есть, и он меня до сих пор не заметил только потому, что лентяй и вместо того, чтобы выполнять свои прямые обязанности, греется где-нибудь на солнышке».