У стен Ленинграда

— Там-то я знаю, а вот как тут?

— Забудь, что перед тобой мишень, помни одно: из-за каждой мишени выглядывает фашист, а с ним-то ты знаешь, что делать.

— Еще бы…

Товарищи, сидя на обочине шоссейной дороги, с жадностью осматривали каждую мишень, каждую складку местности: они мысленно уже шли в атаку.

Из опыта я знал, что люди, впервые участвующие в соревнованиях, заметно волнуются, хотя все необходимое учтено во время тренировки. Чем ближе минута начала соревнований, тем сильнее закипает кровь в сердце бойца.

Майор Абрамович, старый, опытный спортсмен, участник множества соревнований, и тот заметно волновался. Прищурив свои карие глаза с монгольским разрезом, пошмыгивая коротеньким носом, играя носком сапога с камешком, он прохаживался по дороге. Абрамовича я знал с сорок первого года, когда он был командиром взвода и частенько по ночам наведывался к нам на передовую со своими автоматчиками. Затем он командовал ротой, одно время работал в штабе полка, а теперь был заместителем начальника первого отдела дивизии. Мы дружили в течение всего этого времени, несмотря на ранги, дружили как спортсмен со спортсменом.

К восьми часам все участники соревнования были в сборе. По жеребьевке наша команда шла второй. Мы сели на машину и уехали на заданную дистанцию. Когда проезжали под железнодорожным мостом, кто-то из ребят в шутку крикнул:

— Эй, Максимыч! Оставь своего тезку за насыпью, на обратном пути захватим.

— Шутник ты, братец, а у самого небось колени дрожат.

Командир взвода Юрий Грудинин стоял на подножке кабины. Он задорно встряхнул кудрями и запел:

Вспомним о тех, кто командовал ротами,

Кто умирал на снегу,

Кто в Ленинград пробирался болотами,

Горло ломая врагу…

Дружный хор подхватил песню.

Машина шла по проселочной дороге, переваливаясь с боку на бок. Слева и справа шпалерами раскинулись огороды ленинградцев. Женщины и подростки убирали урожай. Увидя нас, они выпрямляли натруженные спины и, опершись на лопаты, приветливо махали руками.

Одна молодая женщина ловко забросила в кузов машины большой пучок моркови. Она что-то крикнула, но шум мотора поглотил ее слова.

Когда мы прибыли, на месте нам был зачитан приказ, и команда 109-й дивизии вышла на дистанцию.

Спустя два часа к нам прикатил мотоциклист. Он коротко передал:

— Сто девятой дивизии приступить к выполнению задачи! — И укатил.

…Я еще издали увидел бегущих по полю с лопатами женщин, мужчин, подростков. Они на нашем пути стали зарывать ямы. Одна сухонькая, маленькая старушка принесла ведро воды и, протягивая каждому из нас полную кружку, приговаривала:

— Сыночек, выпей холодной водицы, легче будет тащить это окаянное орудие.

Навьюченный станком пулемета, Максимов бежал впереди меня. Поравнявшись со старушкой, он смахнул рукавом пот со лба, взял кружку из ласковых рук и залпом осушил ее. Затем осторожно обнял старушку за худенькие плечи и поцеловал:

— Спасибо тебе, родная, за помощь.

Наша команда заняла первое место в соревновании. И в этом помогли нам ленинградские женщины, как и во всех наших боевых успехах на рубежах обороны.

Неизвестный гость

На закате наша команда покинула стрелковый полигон. Машины шли по улицам города не торопясь и, только выйдя на Краснокабацкое шоссе, увеличили скорость. Все мы смотрели на любимый город, который медленно погружался в вечерние сумерки. В этот час суток Ленинград как-то по-особому красив. Деревья, утомленные дневным зноем, расправляют листья навстречу вечерней прохладе, красавица Нева покрывается легким туманом, а по берегам ее к прозрачному небу, не тронутые ветром, лениво подымаются столбы дыма заводских и фабричных труб. По улицам, позванивая и разбрасывая искры, идут трамваи.

Ленинградцы в этот час возвращались домой со своих огородов. Они останавливались на улицах и на обочине шоссе, молчаливым взглядом провожая нас туда, где в воздухе появлялись и исчезали ракеты.

Где бы ни доводилось нам встретиться с жителями Ленинграда, в памяти тотчас оживали месяцы страшного голода, пережитого ими. И вот теперь, когда гибельные дни миновали, при встрече с этими мужественными людьми рука невольно тянулась к шапке — хотелось снять ее, глубоко поклониться в пояс и сказать: «Спасибо вам, ленинградцы, за то, что вы спасли город от разрушения и огня для будущих поколений».

Наша машина круто повернула налево и, уменьшив скорость, пошла к линии фронта.

Первым, кого я встретил в передовой траншее, был Сергей Найденов. Он шел навстречу мне улыбаясь, подтянутый, посвежевший, чисто выбритое лицо его дышало здоровьем, из-под стоячего воротника новенькой гимнастерки виднелась узенькая белая полоска, окаймлявшая загорелую шею снайпера. Сергей держал новенький карабин с облегченным оптическим прицелом. Подойдя ко мне, он молча взял меня за плечи и поднял на руках, словно трехлетнего мальчугана:

— А ну, учитель, определяй пригодность ученика к строевой.

— Пусти, чертяка ты этакий, кости поломаешь.

— Письмо отдашь — пущу!

— У меня нет твоего письма, отпусти.

— Не хитри, ребята сказали, что оно у тебя, Осип. Не мучь, душа изболелась!