У стен Москвы

Но видно, одного этого примера было недостаточно, чтобы Таран смог уйти от чумазой братии и взяться за честный труд.

— Ну, бывай, казак, — с сожалением сказал Таран и, запахнув полы пиджака (дамское пальто он проиграл в карты), зашагал в сторону. Отойдя довольно далеко, он обернулся и крикнул:

— Э-эй, Сашко-о, заходи к нам!.. Ребята будут рады!

— Зайду-у-у!.. — ответил Кожин и снова налег на поручни тележки.

Летом было хорошо. Он и работал, и ел, и спал под открытым небом. Но когда наступили осенние холода, стало совсем плохо. Волей-неволей пришлось ночевать вместе с беспризорниками в полуразрушенных подвалах домов или вокруг котлов, в которых разогревался асфальт.

В одну из осенних ночей подвал, в котором спал Сашка, оцепили какие-то незнакомые люди. Беспризорники бросились врассыпную, некоторые успели скрыться, а остальных задержали, посадили в машины и повезли прямо… в баню. У-ух, с каким наслаждением Сашка смывал с себя грязь!

Утром их накормили, а потом они по очереди предстали перед комиссией Московского отдела народного образования.

Худощавая, совсем седая женщина, в белой кофточке с кружевным воротничком, ласково спросила Сашку:

— Учиться хочешь?

— Хочу. За тем и приехал в Москву. Мне маманя велела… перед смертью.

Все молча, с сочувствием смотрели на него. Рассказывая о погибшем отце, о матери, о том, как он оказался среди беспризорников, Сашка заметил, что с него не спускает глаз пожилой рабочий с добрыми, как у деда Свирида, глазами.

Когда Сашка вышел в коридор и задумчиво стал смотреть в окно, он вдруг почувствовал на своей голове чью-то руку. Мальчик поднял глаза и снова встретил ласковый взгляд пожилого человека, который только что сидел за столом комиссии.

— Хочешь быть моим сыном? — глядя в лицо мальчику, спросил пожилой мужчина.

Сашка задумался. Странным ему показалось это предложение. Как это — стать сыном? Разве так бывает?

— Ну ладно, я тебя не тороплю с ответом. Поживешь у нас, обглядишься, а там видно будет. Согласен?

— Ага. Согласен… — неуверенно ответил Сашка.

Они вышли на улицу и сели в трамвай. На площадке вагона никого не было. Злой, холодный ветер проникал и сюда. Сашка переступал с ноги на ногу, дул на пальцы, но никак не мог согреться.

Степан Данилович Пастухов (так звали пожилого рабочего) снял со своих рук теплые варежки и протянул ему.

— А ну-ка надень. Теплее будет.

— Что вы, дяденька, я… я совсем… Мне нехолодно.

— А я и не говорю, что ты замерз. Только в варежках сподручнее будет.

Сашка взял шерстяные, теплые варежки, надел их.

Невдалеке от Беговой улицы они сошли с трамвая и направились к трехэтажному дому, в котором жил Пастухов. Поднялись на второй этаж. Степан Данилович достал ключ и открыл дверь. Сашка оказался в небольшой квадратной прихожей. Направо — дверь в одну комнату, налево — в другую, а прямо — еще какая-то дверь. «На кухню, наверное», — подумал мальчик. Тут было чисто, тепло и пахло свежими домашними щами. Сашка даже слюну проглотил от этого вкусного запаха.

Из кухни вышла невысокая полная женщина в белом фартуке.

— Вот, принимай, Мария Григорьевна… — радостно сказал Степан Данилович.

Женщина всплеснула руками и прижала фартук к глазам.

— Вот тебе раз! Я сына привел, а ты в слезы.

— Да это я так… от радости… — И заторопилась, забегала по квартире, отыскивая и доставая одежду, оставшуюся от сына, которого она похоронила два года назад.

— А ну-ка пойдем, сынок, пойдем… Вот сюда, в ванную. Раздевайся…

Выкупавшись и переодевшись в чистую, хорошо выглаженную одежду, Сашка сел к столу.

Мария Григорьевна засуетилась, стала угощать парнишку:

— Вот, возьми еще пирожочек. Смотри какой поджаренный.

— Спасибо… Я не хочу больше, — отказывался Сашка.

— Ешь, ешь. Поправляться надо. Ишь как подвело тебя, — сказал Степан Данилович.

После обеда они втроем пошли в магазин. Купили Сашке новые ботинки, пальто и шапку.

«Добрая одежа. Такой я сроду не носил», — глядя в зеркало, думал мальчик.

Ночью, лежа в чистой, мягкой постели, Сашка рассуждал: «А ничего… И в Москве, оказывается, есть добрые люди».

На другой день, когда они со Степаном Даниловичем пошли гулять, Сашка уже совсем другими глазами смотрел на Москву. Все ему тут нравилось — и дома, и улицы, и люди. И день какой-то был особенный — солнечный, радостный.

Дом, в котором жили Пастуховы, находился недалеко от казарм пехотного полка. Сашка любил после школы приходить к казармам. Придет, бывало, отвернет неприбитую доску в заборе, пролезет во двор и, спрятавшись за какой-нибудь старой, отжившей свой век тачанкой, смотрит, как красноармейцы учатся на полковом плацу, прыгают через «коня» и крутят на турнике «солнышко». Особенно ему нравилось смотреть, как бойцы взвода конной разведки занимались вольтижировкой на тонконогих, поджарых лошадях или рубили лозу.

Со временем красноармейцы привыкли к мальчику. Стали давать ему небольшие поручения: то подержать коня, а то и поводить его по плацу после рубки лозы.

Однажды на манеж пришел не очень высокий, грузный военный в широченных бриджах.

«Как Тарас Бульба», — подумал Сашка, глядя на его седеющие, обвислые усы.