У стен недвижного Китая

Приветствую вас, почтенный сановник, с возвращением в Мукден и твердо убежден, что общими стараниями нам удастся сохранить взаимные добрые отношения, существовавшие между нами до начала беспорядков в Маньчжурии».

А. В. Верещагин. В КИТАЕ. Воспоминания и рассказы 1901–1902 гг.

Несколько слов о Китае и китайцах

17 мая 1901 года я вернулся из Маньчжурии, а 17 октября того же года уже вторично ехал в Китай. Меня влекла туда не простая страсть к путешествию. Нет, я неудержимо стремился побывать в самом Китае, в особенности в Пекине, Мукдене, пожить с китайцами и поближе познакомиться с ними.

Меня всегда поражала мысль, когда, бывало, вспомнишь, что ведь сколько жило в древности народов на свете: египтяне, вавилоняне, ассирияне, финикияне и разные другие, и что от них осталось? Мы узнаём об их истории лишь по разным предметам: развалинам дворцов и храмов, по их живописи, текстам и рисункам на стенах, статуям, камням, папирусам, монетам, остаткам одежд, мебели, вазам, сосудам, оружию и т. д. Китай же не менее древен, как эти народы, а между тем не только не уничтожился и не ослабел, а, наоборот, – он все растет, богатеет и становится могущественнее. Читая эти последние слова, другой, пожалуй, и улыбнется. Скажет: «Где же это могущество?» А я скажу: «Да! Действительно! Китай силен и богат».

Это самым наглядным образом доказала последняя война его почти со всем цивилизованным миром. Ведь с ним одновременно воевали восемь держав: Англия, Франция, Германия, Австрия, Америка, Италия, Япония и мы, русские. И что же? Разве мы его победили? Ничуть. Правительство китайское, заключив с державами мир; разослало по стране своей манифесты, что-де к нам пришли из-за моря «рыжие черти»[11], нищие, которым негде жить, и что богдыхан позволил им на некоторое время остаться, но что вскоре он всех их прогонит обратно домой.

Да ведь надо только припомнить угрозы Европы Китаю, в особенности после того, как был убит германский посол Кетелер… Чего-чего только не наобещали Китаю. Чуть ли не стереть его с лица земли. А чем все это кончилось? Германцы измучились, истощились в войне, а Китаю – что с гуся вода. И как только подумаешь, что он процветал еще тогда, когда о России помину не было, когда ни одного европейского государства не существовало, что в дебрях его находили убежище вавилоняне от погрома Навуходоносора, так даже страшно становится. Невольно задаешь себе вопрос: ну, теперь в Китае полмиллиарда народу. Пройдет немного времени, в нем будет миллиард. Между тем мы же, европейцы, стараемся устроить к нему всевозможные пути сообщения и железные дороги. Да ведь не мы, а он заполонит нас. Затопит своею многочисленностью.

Когда я читал, бывало, в газетах о наших последних военных действиях в Маньчжурии, то с горечью в сердце смеялся над их результатами. Другой раз видишь, как автор заметки пресерьезнейшим образом оповещает, что-де экспедиция окончилась удачно: хунхузов перебито сто человек, а у нас убито всего трое. И это считалось успехом. Но будем в этой пропорции следовать далее. У китайцев потеря тысяча, у нас 30 человек. У них миллион, у нас – 30 тысяч. У китайцев 10 миллионов, у нас – 300 тысяч. Мы уже разорены, истощены и, конечно, не можем и думать продолжать войну, а им и горюшки мало, так как они сами не знают себе числа. Недаром же китайцы, во время последней войны, смеясь, говорили нашим солдатам: «Наш царь вашего царя не боится. Ваш царь одного китайца уби, а наш царь шесть роди».

И не одним многолюдством сильно это государство. Необходимо считаться и с его обычаями, замкнутостью, – с его характером. Когда поживешь в Китае подольше, невольно станешь удивляться нашей беспечности и равнодушию к нему. Положительно можно назвать преступлением то, как мы, исконные соседи такого великого государства, так мало познакомились с ним.

Смешно сказать, – пожалуй, другие назовут это абсурдом, а мое мнение таково, что Китай силен именно тем, что у него нет тех двух статей, на которые разоряется весь просвещенный мир. Это – «войско» и «мода». Под словом «войско» я, конечно, подразумеваю постоянную обученную армию. Китай не расходует ежегодно тех сотен миллионов, какие тратит каждая европейская держава. В мирное время армия, сравнительно, содержится очень малая. Во время же войны берут первых попавшихся жителей, и старых, и малых. Суют им ружья в руки, – и солдат готов. По крайней мере, так практиковалось до последней войны.