У стен недвижного Китая

Мы были осаждены китайцами в Тяньцзине. Посланники, о которых мы не имели никаких известий уже две недели, были заперты в Пекине. Отряд адмирала Сеймура, пропавший без вести, был окружен китайскими войсками, и если он еще не погиб весь, то блуждал где-то между Тяньцзином и Пекином.

Последние усилия

8 июня. Вечер

Весь день 8 июня китайцы бомбардировали город, а к вечеру канонада усилилась.

В палате, в которой я лежал, собралось несколько офицеров, раненых и здоровых, русских и французов. Разговор шел на двух языках.

На одном диване лежал штабс-капитан Котиков. Хотя он страдал от раны, но его больше беспокоила не рана, a его 4-я рота, оставшаяся без командира. Котиков несколько раз в день подзывал к себе фельдфебеля роты, который был ранен в ногу. Молодой белокурый фельдфебель с толковым, но очень бледным лицом, подползал с обвязанной ногой к своему командиру, старался выпрямиться и докладывал, что в 4-й роте все благополучно, только около половины людей убитых, раненых и больных. Крайне опечаленный и озабоченный, Котиков отдавал ему приказания, и фельдфебель уползал, чтобы через своих унтер-офицеров исполнить приказания ротного командира.

Ha другом диване лежал подпоручик Пуц с обмотанной ногой. Сидел подпоручик Макаров с рукой на перевязи, были и другие офицеры.

Состояние каждого было мучительное. Все чувствовали, что попали в западню, спасение из которой было возможно только чудом.

– Помилуйте! – возмущался нервный доктор, – что это за война! Китайцы совершенно не уважают международных законов. Они прекрасно знают, где находится госпиталь с ранеными. Какое право имеют китайцы уже который день обстреливать госпиталь? Это грубое нарушение неприкосновенности Красного Креста.

– Что это вы вздумали требовать от китайцев культурных обычаев? Вы хотите, чтобы боксеры признавали Женевскую конвенцию? Многого захотели, – заметил один из офицеров.

– Мы должны, – продолжал доктор, – послать какое-нибудь требование китайцам, чтобы они не смели обстреливать наш госпиталь и уважали Красный Крест. Мы, со своей стороны, обещаемся не обстреливать их госпиталя и покажем китайцам пример, как нужно уважать законы войны.

– Неужели вы думаете, доктор, – возразил раненый офицер, – что китайцы что-нибудь поймут из вашей галантности? Цивилизованные европейцы столько лет не признавали никаких основных и человеческих прав за китайцами, не уважали ни их национальных чувств, ни религиозных, ни политических, грубо издевались над их самыми священными обычаями и законами и отнимали и расхищали у них все, что только могли, – и вы хотите, чтобы в такое разнузданное и беззаконное время, которое называется войной, китайцы верили, что мы будем признавать какие-то законы и права, которые мы постоянно нарушали во время мира.

– Все это ужасно! ужасно! – вздыхал доктор. – Все мы погибнем, как собаки, и китайцы всех нас вырежут.

– Успокойтесь, доктор! Не так страшны китайцы, как их малюют.

– Доктор! если уже вы приходите в отчаяние, вы, интеллигентный и понимающий дело человек, то что же тогда делать нижним чинам?

– Каждый не может быть таким храбрым и неустрашимым, как вы! Я нахожу, что наше положение здесь – самое критическое и даже безнадежное, – ответил доктор.

– Не приходите в ужас и не говорите таких отчаянных слов, которые могут быть услышаны нижними чинами и произвести между ними панику, – сказал самый храбрый офицер.

– Тут нам уже не о панике нужно думать, a о том, чтобы спасаться как можно скорее из этого проклятого города, пока еще не поздно. Вы слышите? вы слышите?

С воем и шипением над госпиталем пролетела новая граната и с треском разбилась где-то очень близко. Госпиталь задрожал. Все мы вздрогнули.

– А вот следующая граната попадет в самый госпиталь, и все мы погибнем под развалинами, – не успокаивался доктор.

– Да перестаньте, доктор! Что вы все волнуетесь? То ли еще бывает?

– Ну, я не знаю, что еще бывает хуже? – говорил доктор, в отчаянии размахивая и вертя руками, точно он хотел отогнать от себя докучливые гранаты.

– А вот, когда вы, доктор, попадетесь в плен к китайцам и они начнут вас живьем ампутировать и вы лично убедитесь в пользе хирургии, тогда вам будет гораздо хуже, чем теперь, – заметил молоденький ядовитый офицер.

– Вы, благодетель и друг человечества, напротив – должны нам показывать пример мужества, твердости и выносливости, a вы только расстраиваете всех нас вашими ужасами! – сказал сердито другой.

– Вот вы увидите, что всех нас вырежут: что вы тогда скажете? – сказал с отчаянием доктор.

– Когда нас всех вырежут, тогда мы решительно ничего не увидим и не скажем! О чем же вы беспокоитесь? Примите каких-нибудь успокоительных капель, что ли!

Французский доктор, добродушный и не унывающий Уйон, сообразил разговор и ободрял своего коллегу по-русски:

– Nichevo! Nichevo!