У стен Старого Танжера

Он обвел зал красными измученными глазами и сразу понял, что только двое из присутствующих могут купить у него рисунок: обе иностранки. Но старый Самуэль сделал вид, будто вовсе не заинтересован в их внимании. Он принялся рисовать господина Флаэрти. Он уже рисовал его сотни раз и не ждал от него денег. Они дружили, и будь господин Флаэрти богачом, старому Самуэлю не приходилось бы тревожиться о хлебе насущном. Только ведь деньги и щедрость не умещаются на одной ладони.

Самуэль знал, что за портрет господина Флаэрти ничего не получит, но маленький старый человек был робок и горд. Он избегал напрямую обращаться к тем, чей портрет хотел бы нарисовать, он старался привлечь их внимание, рисуя кого-нибудь другого, кого хорошо знал.

Частенько он использовал господина Флаэрти как приманку, и господин Флаэрти, как и я, знал это. Он очень любил бедного Самуэля.

Самуэль быстро сделал очень хороший рисунок, сходство было поразительным, и господин Флаэрти показал портрет двум сидящим с ним дамам. В молодой женщине, той, что была очень красива, тотчас пробудилась жалость к маленькому старому Самуэлю. Но другая, с седыми волосами и страшными черными глазами, взяла рисунок и одним движением разорвала его.

Мой друг Флаэрти молча поднялся, направился к выходу, остановился на пороге и широко распахнул дверь… Я подошел к нему. Он говорил очень быстро. Мне ли, одному ли себе? Подействовал ли на него так огненный напиток или что-то еще? Не знаю. Но я едва узнавал его голос, его глаза и даже его усы. Этот веселый сильный человек сделался вдруг грустным и беспомощным. «Хватит, — сказал он. — Довольно я натерпелся от здешней публики. Черствые, опустошенные богачи… И я вынужден служить им, как дрессированная собачонка! Они ценят меня, только если я заставляю их смеяться. Тогда они помогают мне в работе, дают в долг деньги, поручают продать какой-нибудь земельный участок, дом или драгоценность. Разве это жизнь? Я приехал на одну неделю… А прошло уже десять лет».

Я очень переживал за своего друга… Я спросил его: «Но почему ты остался? И сколько времени ты еще здесь пробудешь?»

Мой друг Флаэрти молча развел руками… Тут я увидел, что встает солнце. И с моря тянет свежестью. И рыбачьи баркасы отчаливают под парусами. И вся касба, весь старый город окрашены в розовые тона. И воздух напоен сладким, медвяным ароматом.

Глубокое молчание, воцарившееся вокруг Башира, внезапно нарушил изумленный голос. Это, запрокинув голову и уставив слепые зрачки в небо, заговорил старый рыбак Абдалла:

— Все так и было! Аллах! Аллах! Именно так зарождался день в те далекие времена, когда глаза мои еще видели. Аллах! Аллах! Есть, значит, на свете нечто, что ты оставляешь неизменным!

И Башир продолжил:

— Вскоре маленький старый Самуэль направился к выходу.

«Я бесконечно сожалею, — обратился к нему мой друг Флаэрти. — Бесконечно сожалею».

Старик выглядел крайне подавленным; слова господина Флаэрти расстроили его еще больше, чем поступок женщины со страшными глазами.

«Да нет, ничего, ничего… — скороговоркой пробормотал он. — Я понимаю, уже поздно, все устали…»

И пошел прочь с рулоном белой бумаги под мышкой.

Тут Омара, моего верного приятеля, — вот он рядом со мной, — будто что-то подтолкнуло: подойдя к двум дамам, он снял свою большую красную феску и попросил милостыню. Я не раз говорил ему, что на рассвете, устав от ночных бдений, люди становятся щедрее.

«Убирайся вон, грязный попрошайка!» — прокричала седая дама со страшными глазами.

Но другая, красивая, рассмеялась и сказала, обращаясь к Омару:

«Сегодня у меня весь день клянчили деньги. У меня их больше нет. Может, ты сам дашь мне хотя бы песету?»

Омар, который не понимает ни слова по-английски, продолжал хныкать, прося подаяние. Я же уловил насмешку в словах красивой дамы. Множество мыслей вихрем пронеслось у меня в голове: о богатстве этой женщины, о бедном Самуэле и несчастном больном Маноло. О, как мне не хотелось, чтобы она смеялась над нами! Я порылся в своих лохмотьях. По счастью, у меня оставалась одна песета. Я подошел и, с силой ударив по столу ладонью, выложил монету.

Вначале мой порыв испугал красивую даму, от неожиданности она даже отпрянула. Уразумев, однако, в чем дело, снова засмеялась, на сей раз почти беззвучно. Я отвернулся и пошел к моему другу Флаэрти, сидевшему за стойкой.

Тогда красивая дама жестом подозвала Омара и дала ему пять песет. Тот по обыкновению отдал их мне. «Она, должно быть, считает, что я пожертвовал ей свою монету в надежде получить больше», — подумал я, и мне стало очень досадно от этой мысли. С кем-то другим я, конечно, мог бы решиться на такую уловку, но только не с ней.

Пока я раздумывал, как поступить, какой-то араб, продавец цветов, заглянул в открытую дверь таверны и, увидев обеих женщин, предложил им свой товар.

«Убирайся, грязный бездельник!» — бросила ему старуха со страшными глазами.