У судьбы на мушке

Окоп был уже рядом, когда пущенная откуда-то со стороны спины пуля оторвала подполковнику мочку уха и разбила шлем, слегка повредив наушник. Расколоть шлем была способна только крупнокалиберная пуля. Американские снайперские винтовки «Барретт М-82» калибра «двенадцать и семь миллиметра», способные поражать человека на дистанции до двух километров, на вооружении у «бармалеев» имелись. Американцы с удовольствием продавали оружие – это факт известный. Но с дистанции в два километра нужно было еще попасть в человека. Возможно, снайпер стрелял именно в голову подполковнику, выделив его каким-то образом среди других бойцов батальона как офицера. Возможно, он стрелял в спину, в которую попасть проще, но пуля достала Бармалеева в момент соприкосновения ног с землей после очередного прыжка, то есть в нижней точке, и потому угодила именно в шлем. Но это все было и не особенно важно. Стараясь не обращать внимание на звон в ушах, подполковник прямо на бегу снял шлем, не опасаясь следующего выстрела, поскольку винтовки большого калибра сильно швыряет отдачей в сторону и на то, чтобы снова найти бегущего в прицел и собственно прицелиться требуется дополнительное время. А его снайперу противника отпущено не было – свой, российский окоп был уже в двух метрах, преодолеть которые можно было просто по инерции. По инерции Бармалеев даже окоп проскочил, упал и уткнулся лицом в перемешанную с песком землю бруствера позади него. В этот момент чьи-то заботливые руки плавно потянули подполковника за ноги, чтобы в окопе укрыть от случайных пуль. Но, заметив его окровавленную голову и окровавленный шлем, зажатый в руке, руки стали действовать осторожнее и старались резко не тянуть подполковника. Наконец раненый оказался в окопе и уже через пять секунд пришел в себя. Он сел на корточки, стал трясти головой, разбрызгивая кровь и пытаясь прогнать из ушей звон. Звон быстро прекратился.

– Товарищ подполковник, вы ранены? – спросил тут же находящийся боец с повязкой санинструктора. – Давайте я вас перевяжу. – Он присел на корточки рядом с Бармалеевым.

Сумка с красным крестом на белом фоне перекочевала с бока на колени санинструктора. Сначала тампоном, щедро политым хлоргексидином, он убрал кровь со щеки и вокруг уха. Потом и повязку поперек головы наложил. Подошел ближе капитан Валерьянов, удачно приземлившийся в окопе в стороне от Бармалеева. Посмотрел на ранение.

– Пустяки, – сказал капитан. – Только мочку уха оторвало. Как срезало. Можно сказать, что повезло. Чуть выше – совсем бы без уха остались. Чуть правее – голову бы оторвало. А так можно жить. Главное, зрение бы не пострадало. А то моей жене ухо прокалывали под серьги, чуть в стороне прокололи. Так она теперь без очков ничего не видит. Даже по улице в них ходит. Уши – дело серьезное, со всеми органами связаны. Берегите уши… – Капитан торопливо отошел в сторону, чтобы встретить прибежавшего своего комбата Кологривского, и сразу, как услышал Бармалеев, начал рассказывать тому историю со своей женой. Не дослушав Валерьянова, Кологривский подошел к Бармалееву.

– Болит? – спросил он участливо и добавил: – Легкие ранения обычно болят сильнее, чем серьезные. Это уже опытом проверено. Но ничего, до свадьбы заживет.

– Так я жену бросать не намереваюсь, – ответил Бармалеев. – А у нас свадьба давно была.

– Это просто поговорка. Не обращай внимания, – сказал майор и отошел к группе бойцов морской пехоты, что принесли носилки с ранеными солдатами, находящимися в санчасти. Рядовой Кичогло пришел вместе со всеми, но своим ходом. Морские пехотинцы были поставлены своим комбатом просто в охрану раненых. Однако, видя, как мучаются при беге с носилками санитары и санинструкторы, они решили сменить их и раненых в свой окоп доставили сами. И тут же стали грузить носилки в санитарные машины, прибывшие из госпиталя.

– Что у вас, товарищ подполковник? – спросил врач одной из машин, остановившись рядом с Бармалеевым.

– Пустяк… – отмахнулся комбат. – Пулей мочку уха оторвало.

– Давайте я посмотрю, – не унимался врач и даже руку к повязке протянул.

– Не надо. Санинструктор уже посмотрел и перевязал…

И, не дождавшись, когда врач уйдет и оставит его в покое, подполковник сам, якобы по срочным делам, удалился в блиндаж – в одну дверь вошел, в противоположную вышел… Но по другую сторону блиндажа увидел, что со стороны дороги от боевой машины пехоты в батальон направляется полковник Скорокосов… Бармалеев поднял руку, приветствуя полковника.

– Прорвался? – спросил полковник.

– И даже без особого труда, – ответил Вилен Александрович. – Впечатление такое, будто нас там держать боялись…

– Ранен? – Полковник кивнул на повязку.

– Мочку уха отстрелили вместе с частью шлема.

– Ну, шлем – это не больно, – пошутил Скорокосов, желая хотя бы так поддержать комбата. – А ухо… до свадьбы заживет.

– Я с женой разводиться не намерен. Уже тридцать два года живем.

– Это я так… Поговорка такая, – отмахнулся Скорокосов. – Что с потерями?

– Начальник штаба еще не докладывал. Я пока не в курсе…

А тут и майор Лаптев как раз подошел. Смотрел мрачнее тучи.