У судьбы на мушке

– Батальон! За мной! В атаку! Гоним их до ихнего окопа и там добиваем! – Он запрыгнул на бруствер и побежал в сторону «коридора» в минном поле. Батальон поднялся за ним мощной лавиной, все сметающей на своем пути. Может быть, мощь лавине придавали и морские пехотинцы, бежавшие вперед вперемешку со спецназовцами. Но тут же и сирийский подполковник прокричал свою команду, и сирийский батальон влился в общую лавину.

«Бармалеи», скорее всего, не ожидали такой массированной встречной атаки и побежали почти сразу, еще до того, как две колонны столкнулись друг с другом. Бармалеев, видимо, на это и рассчитывал.

Сам подполковник, испытывая волнение, наблюдал за атакой из своего окопа и только время от времени постукивал кулаком по брустверу. Своего начальника штаба подполковник давно потерял из вида, однако в самом начале встречной атаки, когда майора еще было видно, комбату постоянно казалось, будто тот что-то делает не так, и это вызывало у Бармалеева бурю эмоций, и он то и дело восклицал и комментировал то, что происходит на поле боя.

Генерал Сумароков незаметно оказался у подполковника за спиной.

– Вилен Александрович, а что же вы не говорили, что с вами жена в кино ходить не желает? – внезапно спросил Сумароков.

– А-а… – растерялся Бармалеев от неожиданного и так не к месту вроде бы произнесенного вопроса. – А что вы про мою жену знаете, товарищ генерал? Откуда такой вопрос?

– Ничего не знаю. И даже не видел ее ни разу.

– Тогда с чего вы взяли…

– Просто я наблюдаю за вами все время контратаки. И пришел к выводу, что ваша эмоциональность время от времени наружу все-таки прорывается. И происходит это, когда вы за каким-то действом наблюдаете со стороны и себя мысленно ставите на место участника события. Чаще всего подобные ситуации должны возникать в кинотеатре или перед телевизором. Но если телевизор позволяет просто уйти в другую комнату или на кухню, то в кинотеатре такой возможности нет и приходится терпеть. А терпение не безгранично, тем более терпение женщины. И в результате жена отказывается ходить с вами в кино. Все просто…

– Я понял, товарищ генерал, – ответил подполковник. – Я постараюсь сдерживаться.

И он повернулся в сторону направления атаки. Некоторое время он молча наблюдал за боем, однако уже через три минуты снова застучал кулаком по брустверу, оставляя в песчаной земле маленькие ямки. И оглянулся на генерала с некоторым даже испугом. А еще через две минуты снова начал свой словесный комментарий. Генерал дождался этого и повернулся в сторону полковника Скорокосова.

– Это неисправимо… – сделал вывод Сумароков. – У меня у самого жена такая же… Я считаю это психическим отклонением, но она признавать этого не желает. Все на эмоциональность списывает.

Они прошли в блиндаж сирийского батальона, где генерал сразу потребовал на хорошем арабском языке у ракыба[36]-связиста соединить его по телефону ЗАС с дежурным по аэродрому.

– Это Сумароков, – представился он.

– Слушаю вас, товарищ генерал.

– Вертолеты готовы?

– Так точно, товарищ генерал. Готовы.

– Сколько штук набрали?

– Двенадцать…

– Нормально. Хорошо постарались…

– Еще четыре машины с задания прибыли.

– Вовремя. Пусть вылетают, как только пополнят боекомплект. Отправляй их. Мы ждем их через семь минут.

– Есть, товарищ генерал, отправить вертолеты!

Тем временем Бармалеев продолжал наблюдение за бегством колонны «бармалеев» от настигающей их время от времени российско-сирийской колонны. Бежать «бармалеям» было нельзя, нельзя было подставлять под удар спину. Возможным было только прямое столкновение лоб в лоб, кость в кость. Тогда, учитывая узость «коридора» в минном поле, была возможность отчаянно драться, несмотря на значительное преимущество противника в личном составе. Хотя здесь традиционные ножи «игиловцев» трудно было сравнивать с МСЛ, разве что в самом тесном бою. Но даже в таком бою спецназовцы, сирийцы и «морские пехотинцы» имели преимущество за счет наличия бронежилетов. Тем не менее российско-сирийские силы имели бы малую возможность для смены своих уставших бойцов. И «игиловцы» такой возможности не имели бы почти что вообще, но ими руководило бы отчаяние, а оно порой бывает сильнее всех других чувств и придает организму неведомые до того момента силы.

Однако, увидев количество наступающих на них противников, «бармалеи» включили заднюю скорость. Попросту испугались, подумав, должно быть: «Почему должен гибнуть я – такой красивый и отважный, а другие останутся жить, хотя они и намного хуже меня?» Любому человеку, как думалось Бармалееву, свойственно любить себя и многое себе прощать. И в такие минуты трусость не кажется трусостью, потому что человек легко ее себе прощает.