У сумрака зелёные глаза

Остаток ночи я провела с Алёнкой, пытаясь отогреть своим дыханием её пальцы. Я почему-то верила, что она меня слышит, и рассказывала ей свою историю. Свечи потрескивали и оплывали, умирающие розы издавали прощальный аромат, а я заново проживала свою жизнь с самого начала.

Когда в витражные окна зала заглянули первые рассветные лучи, я поднялась. Оставлять Алёнку здесь было небезопасно, учитывая малое количество охраны, и я решила отвезти её на нашу румынскую охотничью базу. Времени, конечно, прошло много, но я надеялась, что она ещё действует.

На внутреннем замковом дворе я ещё вчера приметила отличный внедорожник, похожий на мой — даже марка совпадала, хотя модель была чуть другая. Переложив в него своё оружие и добавив кое-что из здешнего арсенала, я закутала Алёнку в одеяло и уложила на раздвинутое в качестве спального места заднее сиденье, зафиксировав положение тела подушками — чтобы, если машину тряхнёт, она не скатилась и не ударилась.

На базу мы приехали к позднему вечеру — хвала небесам, без приключений, хотя я пребывала в напряжённой готовности все эти долгие часы. Взяв Алёнку с её удобного и мягкого ложа, я вошла в пещеру, встала на платформу лифта и локтем нажала кнопку. Система загудела и пришла в движение — значит, база действовала.

Всё здесь было по-прежнему — у меня даже сердце заныло с ностальгической грустью. Когда лифт остановился, нас неприветливо встретили дула автоматов и незнакомые лица: видимо, состав команды поменялся за эти годы.

— Привет, ребята, — сказала я по-французски. — Рада вас видеть, хоть и не знакома ни с одним. Я из старого состава группы, вы меня, может быть, и не знаете. Я Аида Вангелиди. Мне бы врача… Есть здесь кто-нибудь из медиков?

Автоматы опустились.

— Кто же не знает Аиду Вангелиди, — ответил на том же языке парень с длинными чёрными волосами, частично распущенным по плечам, частично заплетёнными у висков в две косички. — Вы — живая легенда.

Акцент у него был канадский, а причёска и характерный тип лица выдавали его индейское происхождение. Да, группа всегда была интернациональной, но индейцев у нас на моей памяти не встречалось. А вот традиционный язык для общения между собой остался прежним.

— Из медиков буду я, — сказал индеец. — Чем могу помочь? — Видя мой скептический взгляд, он усмехнулся: — Я изучал медицину в колледже в Канаде. Но и знания своих предков не считаю бесполезными.

Его звали Габриель Маквагабо Долан, но называли его здесь Медведем: его второе, индейское имя переводилось как Стоящий Медведь. Мы перешли в пещеру, оборудованную под лазарет, и индеец-медик, осмотрев Алёнку, сказал задумчиво:

— С точки зрения медицины «бледнолицых»… — он усмехнулся, — да, несомненно, это летаргия. А мои деды сказали бы так: тело её здесь, а вот дух — далеко, заблудился в сумрачных лесах. Боюсь, я здесь бессилен. Помочь ей можете только вы сами, потому что в леса, где блуждает её душа, мне входить нельзя, а вот вы там уже бывали, потому можете договориться с духами этих лесов, чтобы они отдали вам девушку.

Всё это напоминало ситуацию с Эрикой. Сумрачные леса — сумрак, договориться с духами — принести жертву… Так я перевела слова Стоящего Медведя на язык знакомых мне понятий. Неужели Алёнка тоже ушла в сумрак? Но её случай явно отличался от случая с моей сестрой — тем, что Эрика могла двигаться и есть, а Алёнка лежала, как мёртвая. Я поделилась своими мыслями с Медведем, и он ответил:

— Скорее всего, ваша сестра ушла в сумрачные леса только частью своей души, а эта девушка — полностью. Думаю, это и есть причина её состояния. Но, повторюсь, в сумрачные леса я не вхож, это ваша территория.

Я задумалась. За целую душу сумрак наверняка запросит высокую цену… Но я была готова отдать что угодно, лишь бы снова заглянуть в Алёнкины глаза.

— Спасибо вам, — сказала я Медведю. — Мне предстоит опасное дело… Не могли бы вы приютить Алёну здесь, пока я за ней не вернусь?

Медведь посмотрел на меня проницательно.

— А если не вернётесь? Полагаю, вам лучше сначала заняться ею, а потом отправляться.

В сущности, он был прав. Но для ритуала мне требовалось немного крови, и индеец согласился дать свою. Он взял у себя из локтевой вены примерно миллилитров двести и сцедил в почкообразный медицинский лоток. Ещё нужен был огонь — хотя бы свечи, но Медведь предложил идею получше — выйти наружу и развести костёр.

Я вынесла Алёнку наверх, на полную цветов поляну. Справа и слева высились поросшие кустарником и редкими деревьями склоны, а над головами у нас раскинулся звёздный шатёр. Положив Алёнку на траву, я присела рядом, вдыхая дивный аромат разноцветья, а Медведь пошёл собирать хворост для костра.

Огонь затрещал сильно и жарко, озаряя рыжими бликами косички Медведя и делая его лицо по-настоящему краснокожим. Выпив кровь из лотка, через огонь я смотрела в сумрак, всасывая горячий воздух в лёгкие и мысленно раздвигая пелену тумана. Поляна и горы исчезли, остался только костёр и я.

«Алёнка! — звала я. — Принцесса моя, приди ко мне!»