У свободы цвет неба

   По дороге в Старый дворец меня совсем расквасило. На крыльцо я вышла еще человеком, а потом... Мы ведь действительно знали, что не уцелеем, причем оба. И знали за полтора года и почти месяц, с того самого дня, когда Лелик принес домой новый альбом Майданова. Он тогда пришел домой, положил диск в упаковочной пленке на стол в гостиной и подмигнул мне: "Поле не скажем". Она никогда не любила шансон, и они с Леликом постоянно на эту тему сцеплялись. Один раз она едва не ушла от нас потому, что он начал ей объяснять, что почти вся лирика Александра Новикова - это то самое танго, которое они танцуют каждую неделю, и даже у нелюбимого ею Высоцкого два танго тоже есть. В другой раз они чуть не поругались из-за Лаймы Вайкуле, и уже я объясняла ей, что это никакой не шансон, а она отругивалась, говоря, что попса от шансона если и отличается, то только в худшую сторону. Потом был реально ужасный вечер у нее, когда Лелик завелся и потребовал, чтобы она открыла переводы классических аргентинских танго и тут же сказала ему, чем это отличается от текстов хоть того же Новикова. Четвертый случай нам обоим хотелось бы отодвинуть на какое-нибудь очень дальнее потом. Поэтому да, мы договорились ей не рассказывать, открыли коробку, вставили диск в музыкальный центр, сели на диван на полчасика, послушать, и обнаружили себя через два часа, судорожно вцепившихся друг в друга, как перед концом света каким-то. А первый трек, тот самый, по которому назван диск, "Что оставит ветер", так и остался нашим. Это была не первая наша музыка, раз в два-три года он что-нибудь приносил такое, от чего нас обоих пробивало коротким замыканием, и несколько лет мы жили в ритме этой песни, а потом она кончалась и начиналась новая. Что эта осталась нашей до сегодняшнего дня, я поняла только сейчас, когда, отвечая на вопрос судей, вдруг поняла, о чем она была в нашей с ним жизни. И о чем с этой песней стала наша жизнь. И сразу же вспомнила ее всю. Пока нас не отпустили со слушаний, я чувствовала внутри только музыку, сперва обрывками, потом все более связно. А вот когда ехали в Старый замок, начали всплывать и слова. На мое счастье, и у князя, и у Дейвина были какие-то дела в городе, они оба обещали поужинать с нами сегодня и сразу после окончания заседания ушли по порталам куда-то. Когда мы доехали, я уже не могла ни говорить, ни толком пошевелиться, чтобы не расплескать слезы, стоящие у самых глаз. От полдника я отказалась и сразу пошла к себе. В спальне села на кровать и засунула в рот одеяло, сколько получилось, чтобы не рыдать в голос. Мой сайни куда-то убежал, но мне было не до него: у меня в голове крутился знакомый трек, а Лелика не было. Да и как бы он меня тут нашел, под чужим-то небом.

   Остаток дня я вообще не запомнила, только какие-то кадры мельком, не факт, что не бред на фоне истерики. Мне казалось, что я плачу кому-то в плечо и этот кто-то молча держит меня то за затылок, то за спину, а потом слезы во мне кончились, и мир сошелся в точку. Проснулась я только утром.

   Когда сайни Алисы выбежал из ее комнат с криком: "Мой человек хочет умереть, она плачет и ест одеяло!" - Айдиш молча поднялся с лавки, где сидел, прислонясь к стене, и смотрел в пространство, и двинулся к лестнице, ведущей наверх. Подойдя к двери Алисы, он мельком глянул на Мейру и сказал: "Пропусти меня, девочка". Сказано было так, что Полина приподняла голову и с интересом посмотрела на галерею. Мейра послушно попятилась, не рискнув возразить, остальные тоже не шевельнулись и только смотрели, как Айдиш открыл дверь и вошел к Алисе.

   Вышел он через час с лишним, устало оперся о перила галереи, глянул на сайни, сидевшего под дверью и коротко сказал: "Воды". Сайни послушно побежал за кружкой. Нобиль досточтимого, Лиам, подошел и подставил ему плечо, Айдиш оперся на него, принял у сайни кружку, осушил в три глотка, поставил на перила и пошел к себе.

   Марина качнула головой:

   - Это он со свежим сотрясением мозга, да после дня в суде, еще ее в себя приводил. Не мужик, а какой-то ангел.

   - Он такой, сколько я его знаю, - отозвалась Полина. - Пошли чаю попьем, что ли.