У тебя есть я

Отряхнув руки, Маргарита все-таки разъединилась, немного гордясь, как хорошо и с достоинством произнесла последнюю фразу. Пусть у нее нет никаких других доказательств Лениного предательства, кроме слов мужа, ну и что? Зачем ему было лгать?

Она скомкала испорченное тесто и выбросила в мусор. Можно реанимировать, только зачем? Безупречной слоистой структуры уже не будет.

И Лена больше никогда не позвонит. И Вадим тоже.

Тяжело вздохнув, Маргарита пошла в спальню, взяла книгу и поставила на место, с силой задвинув томик в тугой ряд Костиных книг.

Ничего у нее больше нет, кроме прошлого, и, черт возьми, она имеет право на то, чтобы оно оставалось таким, как ей хочется.

…Дороги почему-то оказались свободными, и Зиганшин позвонил в квартиру Давида Ильича ровно в половине седьмого вечера. Отметил, что дверь в парадное стоит хорошая, железная, замок надежный, и злоумышленнику преодолеть это препятствие очень сложно, если не невозможно. Интуиция подсказывала, что когда они поймут, как преступник проник в подъезд, то поймут и все остальное, но сейчас он не особо доверял своему чутью.

Заглянув в лифт, Зиганшин стал подниматься по лестнице, чтобы оценить обстановку в подъезде, но никак не мог сосредоточиться. В голову лезли грустные мысли о том, что последние дни он часто задерживается, приезжает, когда дети уже спят, а Фриде это нравится. Приятно, что не надо кормить его ужином, а можно просто оставить еду в кухне под салфеточкой, словно для приблудного кота или домового, а потом притворяться, будто спишь. Муж, конечно, скотина, но не до такой степени, чтобы растолкать уставшую жену ради утоления своей похоти.

Зиганшин прекрасно отличал, когда жена спит, а когда усиленно делает вид, но ни разу не уличил ее во лжи, а тоже делал вид, будто дико устает и, добравшись до кровати в час ночи, ничего уже не желает.

Что-то поселилось между ними, тихое, но страшное, и у обоих не хватало мужества посмотреть в глаза этому чему-то.

А может быть, так у всех. Счастье и любовь длятся миг и быстро растворяются в повседневных заботах, в недосыпе, детском крике, усталости. Нельзя же всю жизнь заглядывать друг другу в глаза и ловить каждый вздох. Он был для Фриды центром мира, но теперь появились дети и сместили его с пьедестала, и это правильно. Так и надо. Если по-честному, то он тоже спешит домой не ради жены, а чтобы поскорее взять за руку маленькую Свету и бежать с ней «смотреть щеночков».

Они с Фридой теперь родители, и надо думать о детях, а не о своих сложных взаимоотношениях, и все наладится рано или поздно.

Задумавшись, он едва не проскочил нужный этаж, только стоящая возле открытой двери унылая щуплая фигура в мешковатых брюках и вязаной кофте заставила его опомниться и остановиться.

Оказавшись в квартире, Зиганшин довольно нагло осмотрелся. Он не присутствовал при осмотре места преступления и невнимательно смотрел фототаблицы, поэтому не знал, насколько сильно пострадала квартира от взрыва, но поспешный ремонт скрыл все разрушения.

Обстановка в доме вообще была уютная и простая. Заметив интерес гостя, Давид Ильич тут же устроил ему маленькую экскурсию, показал удобный кабинет с шикарным компьютером и великолепнейшим офисным креслом, как раз таким, о котором Зиганшин тайно мечтал, гостиную-столовую, пустую после ремонта, и спальню, куда Зиганшин из деликатности не стал заходить.

Показав «удобства»: просторный санузел с гигантской угловой ванной и отдельно душевой кабиной, похожей на космическую капсулу, хозяин заметил, что в квартире прохладно, и предложил расположиться на кухне, ибо там теплее всего.

Зиганшин не возражал. Кухня оказалась особенно хороша, лаконически выдержанная в средневековом стиле, так что глаза невольно искали очаг с котлом и вертелом.

В общем, уют и простота не могли скрыть того факта, что в квартиру вложено очень много денег. Гораздо больше, чем может позволить себе профессор университета.

Зиганшин сел на деревянную скамью, оказавшуюся неожиданно удобной, и задумался, с чего бы начать. На службе он закрутился, не успел продумать стратегию допроса, а пока ехал, в голову лез всякий хлам, какие-то обидки на Фриду, злость и прочие гадости.

Дымшиц зажег плиту и немножко подержал ладони над голубым газовым огоньком.

– Чай или кофе? К сожалению, кофе могу предложить только растворимый, – улыбнулся он, – машина сломалась, а у нас в семье за технику отвечает Оксана Максимовна. Я, увы, классический филолог-недотепа, не то что Оксана… Вы знаете, что после института ее единственную пригласили инженером-испытателем?

Зиганшин отрицательно покачал головой.

– К сожалению, у нее развился пневмоторакс, и врачи запретили ей летать, а иначе она достигла бы больших высот в самолетостроении.

– А разве она не могла просто перейти в КБ?

Дымшиц развел руками:

– Могла, и товарищи уговаривали ее остаться, но в молодости некоторые вещи воспринимаются слишком остро. Или небо, или ничего, максимализм…

Дымшиц открыл холодильник, что-то достал, захлопотал, так что Зиганшину пришлось перебить:

– Это чисто деловой визит, поэтому только кофе.

– Как угодно.