– Только не боль, не снова, – сказала я себе и, сделав глубокий вдох, погрузилась в толпу. Я позволила своим рукам касаться каждого, не пытаясь направлять их, просто позволила себе беспорядочно проталкиваться вокруг. Люди, образы, предметы, чувства, моменты времени, мысли, желания, страхи – все что люди вокруг несли в себе, их подсознательное заполнило мой мозг пока я не подумала, что моя голова собирается взорваться, боль пронзила все мое тело от усилия удержать все это. Я не могла вздохнуть; тут было так много прижимающихся ко мне людей, наполняющих меня, так многие из них отталкивали меня в сторону и притягивали к себе. Ничего не осталось от меня, ни единой крошки, это все принадлежало им. Я просто была уверена, что мой мозг рушился, в какой-то момент я поняла, что переступаю грань от здравомыслия к безумию, чернота заполнила меня, мягкая, теплая, бархатная темнота. Она оградила меня от голосов, образов, людей заполнивших меня. Темнота укрыла меня, защищая в мягком коконе, медленно отделяя от толпы пока я не соскользнула в глубокий, темный, чернильный омут, что, казалось, встретил меня теплым объятием и шепотом, что все будет хорошо.
Глава 9
– Эй, – сказал Сорен.
– Эй. О-о-о, миндальные рогалики?
Он кивнул и шлепнулся вниз около меня, терпеливо ожидая пока я верну ему бумажный пакет, который выхватила из его рук. Было две вещи, существующие в Европе, которые я по-настоящему любила – замки (очень круто) и путь, которым все отправлялись каждое утро в местную пекарню, чтобы заполучить свежую выпечку. Хлеб был хорош, но миндальные рогалики…
– М-м-м, – блаженно сказала я, позволяя легким хлопьям[24] рогалика таять на языке. – В них, наверное, дофигенный дофиглион калорий, но люди, это здорово.
Сорен оторвал один из двух изогнутых рожков рогалика и, затолкав его в рот, начал жевать, щурясь на утреннее солнце. Бруно и Тесла щипали перед нами траву, отбрасывая вытянутые, колеблющиеся тени, медленно двигаясь по краю луговины, успешно пожирая траву, их хвосты, сохраняя ленивый ритм, отмахивались от мух. Я любила это время утра. Было недостаточно поздно, чтобы стало по-настоящему жарко, но достаточно тепло, чтобы заставить ваш дух парить. Парочка сине-зеленых стрекоз скользили низко над травой, потом направилась в сторону деревьев, где сочился тонкий ручеек.
– Как ты себя чувствуешь? – наконец, спросил Сорен.
Прежде чем ответить, я прикончила свой рогалик, обхватив руками ноги и упершись подбородком в колени, всосала последнюю сладость, миндальные крошки рогалика со своих зубов.
– Я в порядке; а почему ты спрашиваешь?
– Почему спрашиваю? У тебя прошлой ночью было что-то вроде приступа паники и тебя пришлось унести из главного шатра. Ты обычно так не делаешь. Я подумал, что, может быть, ты приболела или что-то вроде.
– Унести? – Я оперлась щекой о колено и посмотрела на Сорена. Его нос шелушился от солнечного ожога, полученного несколько дней назад. – Кто унес меня?
Он сорвал траву и бросил пригоршню в лошадей.
– Бенедикт.
Черт бы это побрал с лягушками-быками. Бен дважды нес меня, и оба раза я была слишком не в себе, чтобы это заметить. Я оглянулась на лошадей.
– Доктор Битнер сказал, что я могла бы проехаться на Тесле, если бы хотела, пока не вытащу его на дорогу, потому что у него нет никаких подков, и я не должна отправляться на нем слишком далеко. Он сказал, что я должна начинать медленно, развивая его выносливость, но он настолько стар, что по-настоящему не сможет скакать слишком долго.
Сорен скользнул по мне косым взглядом.
– Почему ты меняешь тему?
– Это то, что делают люди, когда не хотят говорить о чем-то.
Он думал об этом с минуту, потом спросил (именно так, я знала, он и сделает):
– Почему ты не хочешь говорить о том, что произошло прошлой ночью?
Я сорвала лютик и провела им под его подбородком. Он оттолкнул его.
– Если я расскажу тебе, что случилось прошлой ночью, ты покажешь мне, как скакать верхом?
Он взглянул на Теслу.
– Без седла?
– У меня нет седла.
– У тебя так же нет уздечки.
Я пожала плечами.
– Разве я не могу воспользоваться нейлоновой веревкой, чтобы править и его поводом?
Он тоже пожал плечами.
– У него нет... как вы это называете... – он сделал жест поперек рта.
– Удил?[25]
– Да, удил. Но я покажу тебе, если ты расскажешь, что случилось.
– Если я расскажу тебе, ты должен поклясться, что никому ничего не скажешь. Ни твоему отцу, ни еще кому-то. Понял?
Его глаза расширились.
– Это что-то связанное с кражей?
– Нет. Да. На самом деле, нет. Это что-то связанное со мной. Ты клянешься?
– Ich schwore[26]. – Он поплевал на руку и протянул мне, чтобы пожать. Фу-у. Я схватила самые кончики его пальцев и стиснула. – Что же случилось?
– Ты не поверишь мне, если я просто расскажу. Что у тебя в карманах?
Он выглядел удивленным, и чуть озадаченно нахмурился, сдвигая брови, но полез рукой в карман шорт и извлек содержимое. Там была маленькая голубая пластмассовая расческа, несколько монет, бечевка, используемая как завязка, связка ключей, и тюбик бальзама для губ, я содрала перчатки и выбрала ключи на его руке.