У тихой Серебрянки

Долгой казалась дорога до Журавич. Я шел обочиной в толпе провожавших: полицейские не подпускали нас к конвоируемым. Шел и думал: "Вот и пропал наш Вася-молчунок. (так в шутку прозвали мы его). Как же выручить его? Беда, что все случилось неожиданно. Будь немного больше времени, что-нибудь придумали бы..."

А он - маленький, худенький, самый меньший из всех конвоируемых - время от времени оглядывался, улыбался и махал мне рукой.

В Журавичах невольников остановили на кладбище, возле костела Провожавшим разрешили подойти и попрощаться. Мы с Васильком выбрали момент и юркнули в погребальный склеп. Но незаметно выбраться отсюда нельзя. Мы дали друг другу клятву отомстить Ивану Селедцову и тем, кто вместе с ним. Я посоветовал Васильку бежать при первой же возможности.

Он и убежал. В Могилеве в ожидании поезда невольников загнали на второй этаж нежилого дома. Ночью по водосточной трубе Василек спустился вниз, скрылся в подвале. А утром, когда люди стали выходить на улицу, он присоединился к группе женщин, вместе с ними прошел метров триста, затем свернул на шоссе, ведущее на Довск. В сумерках я подобрал его еле живого в ольшанике у Серебрянки.

До поздней ночи я рылся в русско-немецком словаре, чтобы отыскать нужные слова и написать справку, будто у Василька конъюнктивит глаз и поэтому ему запрещается ехать в Германию. Была еще одна, не меньшая забота: нужна печать. Целый день мы с Васильком вырезали такую, как на моем аусвайсе. Много испортили картофелин, пока удалось получить некое расплывчатое подобие печати.

Справку я показал полицаю Селедцову. На некоторое время он оставил нас в покое, даже не направлял в извоз.

Через несколько дней бургомистр перевел волостную управу и полицейский гарнизон из Сверженя в Серебрянку, рассчитывая, что здесь для немецких прихвостней более безопасно: рядом проходит бойкое шоссе, да и в случае чего - ближе добраться до комендатуры.

Такие соседи принесли нашему подполью большие заботы. От нас теперь требовалась исключительная осторожность, осмотрительность. Особенно я боялся за горячего Михаила Прохорова Об этом и повели разговор на очередном собрании. Вопреки ожиданию, Михаил не возражал, только сказал:

- Я подчиняюсь железной дисциплине.

Теперь связь со Сверженем почти что прервалась. Хоть и рукой подать каких-то километра три, - но когда по улице расхаживают полицейские, рыщет бургомистр, присматривается ко всему Артем Ковалев, не так-то просто отлучиться из деревни. Сразу же начнутся допросы: куда ходил, зачем, с какой целью? Легко попадешь под подозрение.

Однажды в июле 1942 года ко мне зашел встревоженный Иван Афанасьевич Михунов. Из Журавич пришло предписание - отправить на работу в Германию шестерых юношей. Что делать? Мы вдвоем так и не смогли найти выхода. Нашла его Татьяна Федоровна Корниенко. Партийное подполье поручило Феодоре Марковой и Григорию Савченко встретиться с бургомистром и предъявить ему ультиматум.

Когда Бычинский приехал в Свержень навестить свою семью, двое патриотов встретились с ним в его доме.

- Тебя не однажды предупреждали, чтобы умерил свою прыть, однако ты не понял нас, - начала Феодора Маркова.

Бургомистр вскочил, будто ужаленный, сунул руку в карман.

- Спокойно, Бычинский, побереги нервы! - твердо сказал Григорий Савченко. - Если ты посмеешь тронуть нас, ни ты, ни твоя свора отсюда не уйдете живыми. Да и семья у тебя...

- Итак, продолжим, - Феодора Маркова уселась в кресло. - Если хоть один человек в волости с твоей помощью будет уничтожен или послан в Германию, ты, как изменник Родины, будешь покаран смертью.

- Что Гитлер потерпел поражение под Москвой, ты знаешь? - с улыбкой спросил Савченко. - Ну а вот этого ты еще не читал, господин бургомистр. Познакомься и прими к сведению...

Трясущимися руками Бычинский взял листок, но никак не мог водрузить очки на широкую переносицу. Наконец металлические дужки зацепились за оттопыренные уши, и бургомистр начал читать то место, которое указал Савченко. Сразу же побледнел, увидев подпись под листком. Это был первомайский приказ И. В. Сталина.

Бычинский еще раз с начала до конца прочел приказ и вдруг уронил листок, низко опустил голову. Надо было кончать затянувшиеся переговоры, и Маркова поднялась с кресла:

- У тебя еще есть время искупить свою вину, Бычинский.

Он тяжело поднялся, поскреб плешивую голову правой рукой и тут же прижал ее к груди:

- Попробую, чтобы не трогали никого. Но... немцам я не указчик.

- Не беспокойся, мы будем все знать: действуют ли, немцы вслепую или по твоей указке Имей это в виду.

Бургомистр сдержал слово. Откупался от коменданта подарками, самогоном, и молодежь пока не трогали. Он же сдерживал, как мог, и кровавый разгул полицаев.

Однако вскоре ничто не помешало полицейскому Кажану подпереть дверь дома матери Татьяны Федоровны Корниенко и поджечь его, а затем стрелять по окнам из винтовки, чтобы никто не вышел живым из бушующего пламени. Только чудом удалось спастись людям, но все пожитки сгорели вместе с домом.