У Троицы окрыленные

Так отец Тарасий смотрел на свой авторитет. Так он низко и смиренно ценил себя.

Примерно за полгода до смерти отца Тарасия лаврское начальство сильно восстало на него. И больше всего по зависти, что его почитает народ, бегут за ним, чтобы взять благословение, почти в каждой записочке пишут его имя о здравии. И вот начальство возненавидело старца, очень даже возненавидело, и стало его сильно гнать. А он, бывало, заберется в свою келию и не выходит оттуда целую неделю. Тогда решили выгнать старца из келии и переселить в другое место. Для этого начальство избрало Митрополичьи покои, где в самом-самом низу были две-три комнатушки, похожие на собачьи конуры. Вот в одну из них и вознамерились поселить старца. Когда ему сказали об этом, то он промолчал, а потом закрыл свою дверь и долго-долго никого не пускал. Ведь и правду сказать, это было большой обидой для отца Тарасия. Смиренный был старец, послушный, но вот здесь уж он не выдержал. Он грубого ничего не говорил, а просто не хотел уходить из келии — и все. Сидел-сидел, а потом еще и приболел. И так долго тянулось, больше месяца.

И вот однажды отец Тарасий вышел из своей келий во двор. Его увидели. И опять началось гонение. Послали молодого иеромонаха и приказали ему — выбросить все вещи из келии, принести носилки и перетащить отца Тарасия в другую келию на носилках. Иеромонах так и сделал. Пришел в келию отца Тарасия. Старец лежал, раздевшись, на койке. Иеромонах приказал ему собираться. А батюшка лежал и все молчал. Читал Иисусову молитву, чтобы не расстроиться.

Пришедший настаивал, чтобы старец выбирался из келии. Тогда отец Тарасий чуть-чуть приподнялся да и совсем спокойно говорит: «Ну что ты, брат, расстраиваешься, собирай да и неси мои вещи, куда хочешь, а я останусь здесь, умирать буду». Ну, иеромонах призвал послушников, заставил их собирать вещи, нести в назначенную конуру. А послушники-то знали, что старца гонят напрасно, не прикасаются к его вещам, а потом и совсем сбежали.

Так или иначе, а все-таки отца Тарасия выселили из его келии. Вещи перенесли, бросили в угол, а потом он и сам пришел. И Господь, заботящийся о Своих рабах, сделал для него лучшее. Наш старец зажил в новой келии, как на даче. Хотя конура его была маленькая и тесная, зато не нужно было подниматься по лестнице, как это было прежде. А самое-то главное — здесь старцу был полный покой. Никто его не тревожил, никто не беспокоил. Лежит себе на коечке и читает молитовку. А потом соберется да и выйдет в садик. А садик-то был совсем-совсем рядом. Хотя и садик-то одно горе, а все-таки было где посидеть.

Вот слышу — за дверью кто-то шаркает башмаками. Идет отец Тарасий. Проходит мимо моей двери — и прямо в садик. Смотрю в маленькое окно — сидит на скамеечке старец, на нем белый подрясничек, голова и борода тоже белые, на ногах — большие рваные башмаки. В руках «Лествица». А сам задумчивый-задумчивый. Часто я видел старца в таком положении. Часов в десять утра, когда немного пригреет солнце, он появлялся на своем месте, сидел, думал. О чем думал батюшка в эти часы? Наверное, не о себе, но о своих духовных детях. Любил он их сильно. Собирал, как птенцов, под свои крылья, заботился о них, как мать о своих младенцах, радовался вместе с ними и вместе плакал. А вот теперь скоро он их оставит. Оставит сиротками. Кому они будут нужны? Кто о них позаботится, как заботился он? Кто оградит их молитвой, как ограждал он? И вспомнилась старцу их последняя беседа в маленькой комнате пятиэтажного здания… Старец возмутился духом и заплакал…

Потом я заметил, что он все реже и реже стал появляться в садике, а затем и совсем перестал ходить. Сейчас помню, как я видел его в последний раз. Мы пришли навестить старца в его маленькой келейке. Она была вся заставлена банками-склянками, пустыми бутылками, на столе — загнивающие фрукты. Не продохнешь. Старец лежал на койке. Он был неузнаваемый — бледный, худой, оставленный всеми. Из духовных чад к нему никого не пускали.

«Причащался, старец?» — спросил его Благочинный. «Да», — тихо ответил батюшка. «Ну, теперь выздоравливай, Бог милостив». Батюшка покивал головой и сказал: «Ладно, ладно, помолитесь».

Мы ушли. А потом еще раз навестили мы старца. Это было ранним утром, часа в четыре утра. В дверь моей келий раздался сильный стук. Собрался, открыл. «Умер отец Тарасий», — сказал пришедший отец Благочинный. Пришли в его келию. Дверь открыта, старца нет. Смотрим — в коридоре лежит в уголочке, только-только отошел, еще теплый. В коридоре был умывальник и туалет. Видимо, старец пошел умыться, с ним произошел удар, и он свалился в уголок. Так и преставился…