У царя Мидаса ослиные уши

Знаменитый царь Мидас задолго до проклятия, из-за которого превращал в золото всё, к чему прикасался, получил от богов и другой подарочек: у него выросли большие ослиные уши. Конечно, он их стыдился и, чтобы избежать огласки, всегда носил колпак, который прятал под короной. Но всё-таки однажды ему нужно было пойти к цирюльнику, чтобы постричься, а значит, пришлось снять колпак. Поэтому цирюльника заставили поклясться, что он никому не раскроет эту позорную тайну, иначе царь отрубил бы ему голову.

Бедняга цирюльник держался несколько месяцев, но тайна тяготила его всё сильнее. Он ужасно боялся, что случайно проговорится. И вот, чтобы хоть как-то облегчить душу, вышел он в поле, вырыл ямку между бороздами, опустился на колени, приник ртом к земле и громко крикнул, зная, что его никто не слышит: «У царя Мидаса ослиные уши!» А потом пошёл домой, счастливый и довольный.

Но по весне из этой ямки вырос тростник. И когда поднимался ветер, листья и стебли шумели: «У царя Мидаса ослиные уууши! У царя Мидаса ослиные уууши!»

Конечно, Лалага понимала, что последний секрет Тильды – не из тех, что можно безнаказанно раструбить на всех четырёх ветрах. Её приводила в ужас мысль, что о нём станут болтать – тогда вся их семья будет опозорена. Тильду, вероятно, даже не пустят больше в школу: её объявят опасной для одноклассниц и запретят с ней общаться. Может быть, даже она, Лалага, больше не увидит свою двоюродную сестру.

Но делать вид, что ничего не случилось, столь же опасно. Рано или поздно об этом узнают. И, может, будет уже слишком поздно, как с несчастным дядей Марчелло.

Когда они вернулись на берег, Тильда привязала лодку к ржавому железному кольцу и легко запрыгнула на причал, весело щебеча о скором возвращении в Лоссай. А у Лалаги свело живот, как будто кто-то завязал его в узел, и в горле стоял комок.

Она ужасно злилась на кузину. Свалить все проблемы на другую, запрещая той хоть как-то облегчить душу, а потом весело бежать паковать чемоданы – удобно, да? Вот такая она, Тильда: чокнутая, безответственная и эгоистичная. Как будто у Лалаги мало собственных проблем и печалей!

Часть первая

Глава первая

А ведь лето начиналось вполне неплохо.

В последний школьный день Аузилия, старшая служанка в доме Пау, приехала в город с утренним катером, чтобы забрать Лалагу и отвезти её на остров. До сих пор ей не позволяли путешествовать в одиночку: один из дядей обязательно сопровождал девочку в порт и лично вверял капитану. Чудо ещё, что Аузилия не держала её всю дорогу за руку.

Плыть предстояло около двух часов, хотя при сильном волнении дорога могла растянуться и на все три или даже четыре. Не так уж много, но Лалаге каждый раз казалось, что она путешествует в другой мир или, вернее, в другое время. И вовсе не по какой-то там романтической причине: просто, глядя на удаляющиеся огни, она вспоминала, что на Серпентарии ещё нет ни водопровода, ни электричества.

Когда они только собирались переехать на остров (отец работал врачом и получил туда назначение), мать закатывала чудовищные сцены. Лалаге в то время было всего пять, но их она запомнила прекрасно.

До того времени они жили в Таросе, небольшой деревушке посреди пустошей, – козьем пастбище, как всегда говорила тётя Ринучча, – зато с удобствами в виде электричества и водопровода, да и до Лоссая всего полчаса на машине, так что по воскресеньям Пау могли пообедать в городе с бабушкой и дедушкой, пройтись по магазинам, а иногда и в кино, не теряя связи с цивилизацией.

На этом фоне переезд на остров Серпентария напоминал ссылку. Мать Лалаги громко протестовала, ведь там не было даже телефона, только рация на погранзаставе, чтобы связываться с внешним миром в чрезвычайной ситуации. Это же опасно! О чём только думал её муж, принимая на себя такую ответственность? А дети? А школа? Неужели ему хочется, чтобы Лалага и Саверио учились только с детьми этих неграмотных рыбаков, теснились все вместе в одном общем классе: и сопляки из первого, и здоровенные сорванцы из пятого? И как им потом идти в среднюю школу, которой на острове нет?

– Не исключено, что к тому времени мы переедем обратно, – оптимистично отвечал её муж.

Но всё случилось совсем не так.

Они не переехали даже после рождения близнецов и растили двух грудничков, не пренебрегая ни единым правилом гигиены, а ведь проследить, чтобы ребёнок всегда был чист и здоров, если у тебя есть только вода из бака – немалый подвиг.

Впрочем, возражал муж, все рыбацкие семьи делают то же самое, а ведь младенцев на Серпентарии в том году родилось по меньшей мере полдюжины.

– Но мы, Марини, привыкли к другому, – фыркала в ответ мать, теряя терпение, поскольку прислуга, набрав воды, никогда не вытирала дно ведра, и по всему дому, тут и там, виднелись смазанные следы босых ног.