У вас один общий друг

– Ой, как здорово! Мы будем соседями! Район тебе понравится. Здесь нет крутых ресторанов, зато есть хорошие рестораны, и некоторые из этих хороших довольно круты.

– Не сомневаюсь.

– Риверсайд-парк очень красивый, рядом Колумбийский университет. В общем, колоритное местечко. Как вон тот парень. – Питтипэт указала на молодого человека на другой стороне улицы, прогуливающегося вдоль каменной ограды парка, – большого, похожего на медведя, с длинными черными волосами и бородой, в черном пальто, совсем не подходящем для сегодняшней теплой погоды. – Мы постоянно его встречаем. Билл называет его Вездесущим. Ты его раньше видела?

– Нет, – ответила Элис.

– Еще увидишь. И не только в этом районе. Мы замечаем его по всему городу. Однажды я встретила его даже в Бэттери-парке.

Вездесущий, будто услышав, что речь идет о нем, посмотрел в их сторону, но прежде чем Элис и Питтипэт успели смущенно улыбнуться, снова уставился себе под ноги, словно мучительно размышляя над трудноразрешимой задачей. «Интересно, о чем он думает?» – спросила себя Элис, однако не успела над этим поразмыслить, потому что едва не врезалась в Билла.

Тот остановился перед непримечательным невысоким строением, похожим на старую муниципальную школу, невесть как затесавшуюся между роскошными зданиями Риверсайда. Казенные бетонные ступени вели к входной двери, рядом с которой располагалась широкая терраса. В этом здании не было решительно ничего интересного, за исключением стоящей на террасе позеленевшей бронзовой статуи средневекового буддийского монаха.

Табличка гласила, что это Синран Сёнин, японский монах, живший в двенадцатом веке.

Все трое молча смотрели на исполинскую статую.

– Синран Сёнин, – наконец произнес Билл. – Давно он здесь стоит?

Никто не знал.

– Я четыре года здесь живу. Как же я не замечал Синрана Сёнина?

Опять же никто не знал. Они пошли дальше.

Расставшись с Биллом и Питтипэт на углу Риверсайд-драйв и Сто одиннадцатой улицы, Элис направилась вверх по склону холма. От влажного воздуха теснило в груди. В душу неумолимо закрадывалось беспокойство. Элис была рада повидаться с братом. С ним она чувствовала себя свободно. У него всегда находилось доброе слово, да и на подарки он не скупился. Однако после дня, проведенного в его тени, на нее обрушивалась пустота. Билл – взрослый, и не просто взрослый, а сделавший карьеру и успешно ее завершивший, практически пенсионер. У него красавица-жена и квартира в доме со швейцаром, а она, Элис, до сих пор работает няней.

На противоположной стороне улицы две женщины в зеленых медицинских костюмах пили кофе в уличном кафе.

Все, что нужно, – поступить на медицинский факультет. Элис уже двадцать восемь. Это последний шанс на поступление, последняя возможность стать врачом. Скоро Билл и Питтипэт заведут ребенка – они намекали, что этот волнительный проект может стартовать уже осенью. Элис с радостью готова была стать тетушкой, но мысль о том, что она сама совершенно не устроена в жизни, приводила ее в ужас.

«Надо зарегистрироваться, – сказала она себе. – Прямо сейчас. Здесь, на улице, под солнышком».

Элис достала телефон, кликнула на закладку и открыла анкету.

ПЕРВОЕ ИМЯ: Элис. Готово!

ВТОРОЕ ИМЯ: Каллиопа.

Ее отец увлекался историей Древней Греции, в результате ей досталось греческое имя. В детстве, когда Элис что-то ломала или проливала, мама называла дочку Элис Катастрофа Квик. Элис обижалась, и с каждым разом расстояние между ней и матерью становилось чуть больше. Папа пытался убедить ее, что катастрофа – далеко не всегда плохо, но девочка не верила. Это такое понятие из греческой драмы, сама почитай, говорил он, даже специальное слово есть. Какое же? Элис не помнила. Она открыла «гугл». Катастрофа – финальная часть классической трагедии, следующая после протасиса, эпитасиса и катастасиса. Но разве катастрофа может быть хорошей? Элис загуглила «хорошая катастрофа» – да, вот оно, слово, которое уже пятнадцать лет как стерлось из памяти: «эвкатастрофа». Посмотри на себя, эвкатастрофа. Неожиданное решение неразрешимой проблемы. Эвкатастрофу часто путают с «богом из машины»[10], потому этот термин часто используют в уничижительном смысле, ведь бог не может находиться в машине, в жизни так не бывает. Пора заниматься, Гуничка.