У вас семь новых сообщений

Прежде чем я засыпаю, Ричард заходит ко мне и осторожно садится на кровать.

– Все от тебя в восторге.

– Спасибо. Было так здорово. У вас тут какая-то невероятная жизнь.

– Ну, наша жизнь состоит не только из гламура, хотя при малейшей возможности мы стараемся не отказываться от него. Кстати, насчет Изабеллы…

– Она лесбиянка.

Он смеется:

– Не совсем. У них с мужем, как это принято называть «свободные отношения», они оба могут ходить налево.

– Бред какой-то.

– Да, выглядит так, но в некоторых случаях это вполне естественно. В любом случае у нас с Джулианом не такие отношения. И у твоих родителей…

– Может быть, им как раз и стоило…

Ричард смотрит на меня так, будто я только что высказала глубокую мысль, хотя на самом деле я просто пыталась шутить.

– Ричард, когда ты смотришь на меня, кого ты видишь: сестру или племянницу?

Он снова удивленно смотрит на меня.

– Пожалуй обеих, – отвечает он, и я вижу, как на глазах у него выступают слезы.

– Почему она умерла?

Знаю, это глупый вопрос. Но не думаю, что когда-нибудь перестану его задавать. Ричард не отвечает. Вместо этого он целует меня в щеку, кладет руку мне на лоб, а потом идет за коробкой.

– В основном тут ничего важного, но я все равно сохранил их для тебя.

Я открываю коробку и первое, что вижу, – это расческа, инкрустированная похожими на бриллианты камушками.

– Они же не настоящие, верно?

Ричард фыркает.

– Шутишь? В противном случае я бы ее уже продал и купил бы «роллс-ройс». – Он забирает у меня расческу и гладит ее длинными загорелыми пальцами. – Она как-то купила ее в аэропорту. Ей всегда нравились блестящие вещи. В умеренных количествах, разумеется.

Следующим я достаю из коробки белый шарф с вышитыми по краям маленькими красными цветочками. Совершенно в ее вкусе. Мне становится невыносимо грустно. Я откладываю шарф на ночной столик и беру следующий предмет – часы с собачкой Снупи на циферблате.

– Она обожала Снупи, – поясняет Ричард, – с тех пор как мы были детьми. У нее была мягкая игрушка в виде него, у которой оторвались уши, но твоя мама не позволяла ее выкинуть, пока игрушка не превратилась в лохмотья.

Я откладываю часы, решая хранить их всю жизнь. На дне лежит несколько писем, адресованных Ричарду. Судя по штампу, они отправлены из Нью-Йорка.

– Представляешь? – говорит Ричард. – Это было еще до электронной почты.

Я вижу ее почерк, высокие буквы с завитками, я пишу так же.

– Думаю, в этих письмах нет ничего, чего бы ты уже не знала, а я не знаю лучшего способа подобраться к человеку поближе, чем прочитать письмо, которое он написал. А это, – произносит он, беря в руки коробочку для пилюль, – принадлежало еще нашей матери. Так что, если ты не против, я хотел бы оставить ее себе.

– Конечно. Еще что-нибудь осталось?

– Только это.

Он протягивает мне нашу с Тайлом пожелтевшую фотографию. Мы сидим на скамейке в Центральном парке и болтаем ногами в воздухе. Тайл улыбается во весь рот, а я смотрю вдаль и, можно подумать, вижу там что-то страшное. Будущее?

Я кладу фотографию и часы на ночной столик и говорю:

– Наверное, хватит на сегодня воспоминаний.

– Хорошо. – Ричард еще раз легонько целует меня и на прощание говорит: – Songni di d’oro.

Это значит что-то вроде «приятных снов». Мама так же желала мне спокойной ночи. Сначала я думала, что это глупо, но потом поняла: это делало ее не такой, как остальные, не такой, как обычные мамы. Она была яркой личностью, и даже теперь, когда ее нет, ее присутствие заметно везде: в моих широко расставленных глазах, в мягких интонациях Ричарда, в часах со Снупи, в расческе со стразами. Я любила ее больше всего на свете, но иногда хочется, чтобы она оставила меня в покое хоть на денек. И у меня такое чувство, что этого не случится. Смерть сурово обходится с теми, кто остается жить.

От бассейна доносятся голоса, и я выглядываю в окно. Чарлз держит на руках уснувшую дочь и целует Бриджит, они отражаются в темной воде. Их поза и движения так гармоничны, будто вся их жизнь вела к этому моменту.

Я ложусь и закрываю глаза.

Утром я обнаруживаю на дне коробки среди писем кое-что еще. Это визитка Коула, на которой указан его итальянский адрес. На обратной стороне от руки написан его сотовый в сопровождении смайлика и чего-то, похожего на сердце. Разумеется. Я одеваюсь, кладу визитку в карман джинсов и спускаюсь вниз. На столе меня ждет записка от Джулиана со стрелками, указывающими на чернику и овсянку. Я наливаю себе немного сока и в итоге выпиваю два стакана. Овсянка, разумеется, приготовлена идеально. Дом опять в моем распоряжении, так что я решаю принять ванну, почитать книжку, а потом подремать. Проснувшись, я понимаю, что наконец справилась с разницей во времени. Я завязываю мамин шарф так, как носит шарфы Изабелла, спускаюсь вниз и делаю себе бутерброд с сыром. Телефон звонит не умолкая, так что приходится взять трубку.

– Луна! Как здорово, что я тебя застал!

– Да, прости папа, у меня голова идет кругом.

– Ты в порядке?

– Да. Думаю, приехав сюда, я смогла, как ты говоришь, посмотреть на все со стороны.

– Хорошее дело.

Я поигрываю концами шарфа.

– Как ты сам? Как фильм?