У вас семь новых сообщений

– Да, девочка, ты сильно изменилась, и уже не похожа на того испуганного ребенка, который пришел к Бенджамину.

– Да. Такое чувство, что с тех пор прошла целая жизнь.

Я снимаю платье от Марка Джейкобса и думаю, могла ли мама когда-то представить, что я в Париже повешу его в шкаф другой модели. Я любила маму – она была милой, доброй и умной. Она не умела готовить, но это ничего не значило. Она могла одним взглядом сделать так, чтобы ты почувствовал себя в безопасности.

Некоторое время мы смотрим дурацкие программы по телевизору, а потом я ложусь спать и очень хорошо высыпаюсь. Утром Дария говорит, что кое с кем встречалась в Париже по поводу моих фотографий. Я рада, что теперь у меня есть ДжейДжей для решения этих проблем.

После завтрака Дария целый час проводит в ванной, чтобы выйти оттуда всего лишь в джинсах на бедрах и легкой футболке, почти без макияжа. Она выглядит пугающе красивой.

Я звоню Ричарду и говорю, что схожу на Пон-Нёф, а потом поеду обратно. Он обещает, что Джулиан меня встретит.

Сначала мы с Дарией отправляемся в Булонский лес – парк, где туристы вперемешку с парижанами сидят вокруг небольшого озера, читают газеты, курят и кормят уток. Парк окружают здания, такие пышные и величественные, что кажутся нереальными. Можно подумать, будто они вырезаны из картона и могут упасть, если к ним прикоснуться. Интересно, почему красота так обманчива?

Дария смотрит плей-лист в моем айподе, трудно поверить, сколько из того, что я слушаю, она знает. Мы с ней соглашаемся: Имоджен Хип – богиня, а Кейт Нэш намного лучше Лили Аллен. К моей радости, она тоже считает, что Леди Гагу все переоценивают.

– Так что там с этим Пон-Нёф? – спрашивает она.

– Это любимый мост моей матери, – отвечаю я, – и я хочу сбросить с него ее телефон.

– Semble raisonnable[10], – произносит она.

– Я думала, ты из Латвии.

– Ехала оттуда через Париж. Ну давай, пошли.

Мы берем напрокат один из маленьких серебристых велосипедов, которые тут повсюду. Ты просто прокатываешь кредитную карту, берешь велосипед и возвращаешь его в другом месте. Мне кажется, что круче этого еще ничего не придумали. Так хорошо ехать с Дарией вдоль Сены и греться на солнце. Такое чувство, будто к этому меня вела вся жизнь.

Мост действительно потрясающий. Он больше и лучше, чем можно представить, глядя на открытки. Там на тротуаре сидит женщина и просит милостыню. Она улыбается мне так, будто я единственный человек на этом свете. Я даю ей десять евро, Дария корчит гримаску, но ничего не говорит. Мы доходим до середины моста, где облокачиваемся на парапет и смотрим на темную реку. Мимо проплывает несколько катеров с туристами, а за ними – будто так и должно быть – белый лебедь, кажущийся еще белее на фоне черной воды.

– Может, это она в следующей жизни, – говорит Дария.

В другой ситуации я бы решила, что это глупость, но сейчас все по-другому.

– Если бы она стала каким-то животным, то, думаю, именно таким.

Дария улыбается и отбрасывает назад волосы.

– Ты знаешь какую-нибудь молитву по-французски? – спрашиваю я.

– Нет, но по-латышски знаю.

Я бросаю телефон в воду, и Дария произносит молитву, которая больше похожа на песню. Я не имею ни малейшего представления, о чем в ней говорится, но она звучит красиво, как мелодия, доносящаяся издалека. Я плачу, и Дария тоже. Мы стоим там еще немного, ветер треплет наши волосы. Телефон с плеском уходит под воду, оставляя после себя круги – поначалу заметные, но вскоре и они исчезают.

«Я люблю тебя, мама. Мне больно, но я всегда буду тебя любить».

Мы садимся на велосипеды и едем в кафе. Там мы заказываем колу, и я вспоминаю, как Оливер впечатлил меня, сделав заказ по-французски в том блинном ресторанчике в Нью-Йорке. Мне бы хотелось провести с ним больше времени, но, наверное, так лучше. Папа часто говорит слово «мариноваться». Надо, чтобы наши отношения получше промариновались.

Мы возвращаем велосипеды, Дария помогает мне собраться и провожает на поезд. Мы договариваемся встретиться в Нью-Йорке. Она целует меня в обе щеки – всего три раза – но это не кажется неприятным.

Всю дорогу я сплю.

Джулиан встречает меня на платформе, и мы идем в булочную без вывески. В переулке, рядом с gellateria[11]. Мы садимся на пыльный бордюр, и я рассказываю, как съездила: об Оливере и его отце, о мальчике-скейтере, о латышской молитве и о Дарии с ее загадочной красотой.

– Судя по всему, поездка удалась, – подводит итог он.

– Понимаешь, есть одна проблема: думаю, я люблю Оливера, но понимаю, что слишком мала для этого.

– Милая! Если у тебя есть сердце, значит ты можешь влюбиться.

– Может быть, но я думаю, не стоит торопиться.

– Маленькими шажочками, – советует он, выскребая ложечкой остатки йогурта из своей чашки.

– Кстати, думаю, я наконец отпускаю ее. В смысле маму.

– Что ты имеешь в виду?

Мимо нас проходит пожилой человек с пакетом булочек из пекарни. Он широко улыбается мне.

– Я бросила ее телефон в Сену. С моста, который она так любила.

Он странно смотрит на меня.