У входа нет выхода

Светлело. Тоннель расширялся. Возникла ложная уверенность, что все позади и болото их отпустило. Именно в эти мгновения, вскинув голову, Рина увидела совсем близко шныра на рыжем пеге. На седле перед ним сидела девушка.

Лица обоих искажены ненавистью, зубы сцеплены. Лбы соприкасаются, но глаза не видят друг друга. Каждый заточен в своем одиночестве. Оба шныра облеплены эльбами, которые присосались к ним, как моллюски. Кто они? Почему позволили стенкам втянуть себя? Всего этого Рина не знала, да и не могла знать.

«И ведь на выходе из болота! Наверное, тоже решили, что можно расслабиться», – подумала Рина.

Миних пронесся вперед. Еще несколько взмахов крыльями, и Рина ощутила упругий толчок. В глаза ударил свет – пока неяркий. Заметно потеплело. Хлопья пены быстро таяли на куртке Рины и конских боках. Под ними лежал лес, казавшийся бесконечным. Вершины сосен, расчесанные невидимым гребнем, заметно клонились в одну сторону.

Жесткий гребень гор вдали. Каменная ящерица лежит неподвижно. Белая россыпь чего-то непонятного. Снег? Песок? Ящерицу заливает невидимое солнце, бьющее с той стороны. Там гораздо светлее.

Вымотанный Аскольд решил, что с него довольно, и, сложив крылья, скользнул к земле. Между деревьями конь углядел поляну. Рина видела, как трехлеток коснулся передними копытами земли и стал заваливаться, не рассчитав сопротивления крыльев. Вздыбленный круп застыл в подвешенном положении. Сашка, привставший на стременах, перелетел через голову Аскольда и прокатился по траве.

Рина спрыгнула с Миниха. Хитрый пенсионер тотчас стал отходить мелкими шажками, надеясь, что она отпустит поводья. Рина держала крепко, и Миних смирился. Стал лизать влажную, в росе, землю. Сашка тер место укуса. Рядом бродил Аскольд, фыркал и, опуская морду в траву, скусывал белые цветы.

Услышав шаги, Сашка поднял голову. Вскочил и, прихрамывая, пошел к ней. Рина прижалась щекой к его шныровской куртке.

– Мы на двушке, понимаешь? На двушке! – крикнула она прямо в его нагрудный карман. Куртка пахла сыростью и болотом.

Сашка развел руками. Мысли толпились. Лицо было радостное, сияющее, но слегка виноватое.

– Прикольно! Я думал: разобьюсь… Шею ему обхватил, чуть не придушил. Прямо в одно целое слились. Как сквозь пузырь прошли… А?! – говорил отрывисто, возбужденно.

Точно поняв, что речь идет о нем, трехлеток толкнул его в плечо мордой. Сашка качнулся. Аскольд развесил крылья. Длинные перья цепляли траву. Нижняя губа отвисла. Глаза дурные, выпуклые. Только на Миниха косится тревожно: как бы не надумал кусаться.

– Чем ты перо Аскольду вырвал? Рукой? – спросила Рина.

Сашка отодвинулся от обшаривающей его влажной ноздри. Неофициальное имя Аскольда было Пылесос. Дважды случалось, что он выдирал у людей угощение вместе с карманом.

– Зубами. Чувствую, ноги слетели, а он крылом меня еще дальше сгребает. Так я зубами… Чего теперь будем делать? Закладки искать?

Рина покачала головой. Где их искать? Здесь, в соснах, их нет. Без задания скакать к гряде и там руками, не имея саперок, ковырять землю?

Ну уж нет. Они и пустые едва проскочили. У нее до сих пор голова забита мусором, что мерещился ей в болоте. Она видела тихую женщину с упрямой складкой между бровями и мужчину, который кричал на нее. Видела мертвеца с торчащей во лбу стрелой. Видела пахнущего лекарствами человека, мявшего ей виски толстыми ладонями. Указательные пальцы его были желты, а ногти крепки, как черепаший панцирь.

Спасло ее то, что она больше волновалась о Сашке, чем о себе. Придерживала Миниха, лезшего под задние копыта к Аскольду, и паутина соскальзывала, не могла закрепиться. «Помоги другому нести соломинку, и твоя ноша станет легче на пуд», – говорила Мамася.

Сашка разглядывал берцы. Отличные, из натуральной кожи, они не пострадали, но вот шнурки отчего-то расплавились. Сашка сковырнул ногтем капли сгоревшей синтетики. Дернул «молнию» куртки.

– Жарко! Я прямо сварился.

Рина посмотрела на зябкие вершины сосен, на неуверенный рассвет. Вытерла со лба пот, заблестевший в линиях ладони.

– Жарко! – согласилась она. – И как тебе на двушке?

Сашка обвел взглядом поляну. Сосны в полтора охвата. Застывшие слезы смолы на красноватой коре. Неподвижная полоска рассвета над скальной грядой. Застывшее время. Ничего не происходит. Ни птиц, ни зверей, ни насекомых. Совсем новый, ждущий чего-то мир, едва освобожденный от упаковочной бумаги.

– Не знаю, – сказал он честно. – Я еще это… не привык, короче. А ты?

Рина втянула воздух. От ворота ее куртки еще пованивало болотом, но к затхлости уже примешивалось что-то дразнящее, легкое, радостное. Запахи всегда говорили ей больше слов. Ветерок тянул оттуда, от гряды.

– Мне тут нравится, но как-то страшновато… Чувствую… ну словно подглядела подарок раньше времени…