У волшебства запах корицы

На лице собеседницы за одно мгновение отразилась целая палитра эмоций. Я же продолжила:

— А что касается конкретно сегодняшнего вашего визита: ищите себе нового (чуть не ляпнула «спонсора», но вовремя спохватилась) покровителя. Этот дом отныне для вас закрыт.

— Не вы ли, Кассандриола, закроете здесь мне двери?

Ее самоуверенный тон, надменная улыбка и в то же время напряженная поза… Время словно замерло, превратившись в вязкий кисель. Даже птица за окном застыла в полете. На мгновение в глазах зарябило, а потом я вдруг словно со стороны увидела нас обеих, сидящих в креслах. Картина была не статична.

Графиня аккуратно поставила чашку, стрельнув глазами на вазочку со свежими фруктами. Солнечный блик озорно пробежал по лезвию небольшого ножа, предназначенного для резки яблок.

Вдруг Ликримия резко вскочила, поправ все нормы светского общения, отринув воспитание, которое было в ней лишь наносное, тонкой пленкой прикрывающее истинную натуру. Внутренняя суть взяла свое: схватив со столика нож для фруктов с намерением то ли изуродовать, то ли убить, она метнулась к девушке, сидящей напротив нее в кресле, — ко мне. Ко мне? Здравая часть рассудка отказывалась в это поверить: как я одновременно могу быть и сторонним наблюдателем, и участницей разворачивающейся сцены? А действо меж тем продолжалось: я, сидевшая в кресле, оттолкнувшись ногами, позволила ему упасть назад. Голова, инстинктивно прижатая к груди, при падении не задела пола. Не мешкая, я-не я тут же откатилась, а графиня, ринувшаяся вперед, напоролась на торчащие ножки упавшего седалища и запнулась. Мой двойник, не мешкая, оседлала противницу, несколько раз приложив ее лбом о паркетный пол, подкрепляя действие фразой:

— Запомни, стерва, раз и навсегда: еще раз попытаешься меня убить, и никто в этом мире даже трупа твоего не найдет.

Противница лягалась, царапалась, извиваясь, но молчала. Наконец она прошипела:

— Я тебя все равно уничтожу!

Ее тело начало менять очертания.

Скатившись с Ликримин, я — участница действа — задом начала отползать, а полудраконица-получеловек — оскалившись раззявленной пастью — наступать. Вот она подошла ближе, ее уже не совсем рука, а скорее покрытая чешуей лапа с когтями потянулась к шее. Она приподняла меня над полом:

— Арий мне это простит, — прошипела она, — я сумею убедить его, что все произошло случайно: мы стояли на балконе и мило беседовали, а ты оступилась и, нечаянно перегнувшись через перила, упала и разбилась…

— Он не поверит, — мой голос был сиплый, как у баяна с порванными мехами.

— Поверит, поверит, моя дорогая, я умею быть убедительной, особенно после бурной ночи. Арий тем и хорош, что слишком честный, он и представить себе не может, насколько мы, женщины, коварны…

С этими словами она распахнула балконную дверь, и мое тело полетело вниз…