Проходили недели на фронте, мое пребывание дома стало казаться мне далеким сном, хотя я постоянно думал об Аннелизе. 29 июня на ее 22-й день рождения я послал ей букет из красных роз. Это было выражением моей надежды на нашу будущую совместную жизнь и знаком моей глубокой любви.
В моих письмах к ней я говорил только о своих чувствах, но иногда иносказательно, чтобы не заметил цензор, мне удавалось вскользь сообщить ей о боях, в которых я принимал участие. В письме Аннелизе от 20 июня я рассказал о дуэли советской артиллерии с нашими гаубицами. 10 июля я упомянул о том, как наши гаубицы и минометы удачно отразили атаку русских на наши позиции. Такие боевые действия были событиями заурядными и потому скоро забывались.
22 июля началась третья битва за Ладогу; Красная армия возобновила свои попытки расширить пробитый в январе коридор к Ленинграду к востоку от города. Двумя днями позже наша дивизия была передислоцирована в северо-восточном направлении на расстояние 25 километров из Красного Бора на Синявинские высоты, заняв близ Невы ключевые позиции. Мы располагались приблизительно в 10 километрах к юго-западу от Ладожского озера и в 10 километрах к северу от важного железнодорожного узла в городе Мга.
58-ю дивизию ожидали тяжелейшие бои в этой войне, когда советская 67-я армия попыталась отбить у нас высоты. Сражение 4 августа было особенно жестоким. Попытка 154-го полка перейти в контратаку и отвоевать потерянные позиции столкнулась с упорным сопротивлением противника и привела к тяжелым потерям. 8 августа разгорелись еще более ожесточенные бои, и я часами не вылезал из окопа.
Некоторое время спустя, когда выдался относительно спокойный день, со мной случилось странное происшествие. Возвращаясь с передовой в свой бункер в тылу, я брел вдоль разбитой дороги. Когда я уже миновал расположение наших гаубиц, мне повстречался немецкий лейтенант в новенькой форме, который шел с севера. Это сразу же показалось мне странным, в том направлении не было никаких немецких частей.
Я был озадачен, но офицер сохранял спокойствие, и ничего подозрительного в его поведении не было. Он дружественно поприветствовал меня, и мы каждый пошли своим путем.
Два часа спустя советская артиллерия обстреляла наши позиции, выпустив 50–60 снарядов. Только отрытые на большую глубину окопы защитили наши гаубицы и помогли избежать потерь.
Я сразу же вспомнил встреченного мной таинственного немецкого офицера. Только теперь я понял, что он вполне мог быть русским шпионом, занимавшимся сбором разведданных. Только этим можно было объяснить, почему столь точно были засечены наши замаскированные позиции. Это была моя вина, что я не разглядел в нем шпиона, и я поклялся себе, что впредь буду более внимательным.
Несколько дней спустя я шел на передовую для встречи с моим другом фельдфебелем Шютте, с которым мы начали попеременно исполнять обязанности передового наблюдателя. Наступившее затишье в боевых действиях казалось ему подозрительным, и он предупредил меня, что, возможно, русские готовят очередную атаку.
Решив более внимательно изучить вражеские позиции, я взобрался на сосну, стоявшую на краю леса в 100 метрах за нашими окопами. В случае появления какой-либо цели я сообщал о ней по полевому телефону. Приблизительно через полчаса после того, как я занял свой наблюдательный пост на высоте 6 метров, на северо-востоке появились четыре советских танка Т-34 и начали медленно продвигаться по плоской местности прямо в моем направлении. На танках сидели солдаты, а позади машин шло много пехотинцев. Поскольку тяжелые орудия нашей роты не могли быть использованы как противотанковые, а бронебойных снарядов не было, я знал из своего богатого опыта, что было возможно вести точный огонь из орудий по площадям в 8–10 квадратных метров.
Так как еще был шанс остановить продвижение танков и не дать им углубиться в расположение нашего полка, я передал по телефону расчету 150-миллиметровой гаубицы координаты ближайшего из танка, находившегося в 450 метрах от меня. Первый снаряд ударил слева от танка и сбросил сидевшую на нем пехоту, но машина осталась неповрежденной. Я направил огонь гаубицы правее, но снаряд не долетел до Т-34. Третий снаряд лег всего в паре метров от танка.
Скорректировав огонь, расчет выстрелил в четвертый раз. Снаряд попал в башню, и танк резко остановился. Несколько секунд спустя над танком поднялся белый дымок.
Переключив внимание с подбитой машины на второй танк, находившийся приблизительно в 20 метрах сзади, я указал артиллеристам цель. Пятый снаряд ударил по Т-34 сбоку и перебил траки, лишив его возможности передвигаться. Экипаж машины покинул ее, спасаясь бегством. Третий танк немедленно встал, а четвертый начал отходить.