У ворот Петрограда (1919–1920)

Несмотря на то что сначала в Гельсинфорсе, а затем на южном берегу залива – в Ревеле, когда он уже был министром юстиции в Северо-Западном правительстве, мы стояли с ним на различных платформах и наши споры были нескончаемы, я сохранил о покойном Е. И. Кедрине лучшие воспоминания как о самой чистой фигуре на фоне тамошней общественности. Но Е. И. Кедрин был необыкновенно наивен и верил – верил всем и каждому. Например, в бытность свою министром юстиции Северо-Западного правительства, за что, кстати, Национальный Центр, членом которого он состоял, предал его анафеме, генералы и гражданские администраторы в освобожденных от большевиков районах творили гнуснейшие дела по части «правосудия». Они держали в тюрьмах сотни людей – женщин и стариков, по одному подозрению в сочувствии большевизму, предавали их на основании военного положения безапелляционному полевому суду, в то время как самое циничное казнокрадство, лихоимство и взяточничество были в большем фаворе и, конечно, не карались, потому что некому было карать. Е. И. Кедрин волновался, стучался в двери к Юденичу, к его помощнику в качестве военного министра генералу Кондыреву и другим сильным мира сего, к начальникам многочисленных штабов (при армии в 72 000 едоков и… 25 000 штыков!) и столь же многочисленным «главноуправляющим», но терпел неудачу за неудачей и страдал.

Помню один такой случай.

В Нарве в разгар наступления Северо-Западной армии на Петроград или вскоре после ее поражения в русскую военную тюрьму был посажен по подозрению в сочувствии большевизму некий Садыкер, маленький петроградский журналист, кажется, сотрудник «Дня», служивший до того добровольцем в автомобильной роте в Ямбурге. Дело было пустяшное, никаких улик не было в руках военной прокуратуры, все обвинения покоилось на каком-то доносе, исходившем из Финляндии, где арестованный раньше жил. Тем не менее военные власти, продержав его некоторое время в одиночном заключении, передали его военно-полевому суду, который, как правило, оправдательных приговоров не выносил. Случайно об этом деле узнали мои сотрудники по «Свободе России», которые и обратили на него внимание, конечно, министра юстиции Е. И. Кедрина. Тот горячо принялся за дело, послал ряд срочных депеш военному прокурору, начальнику штаба и чуть ли не «самому» Юденичу с требованием препроводить ему как министру юстиции весь обвинительный материал. Е. И. Кедрин сильно волновался, он знал, что в таких случаях военные власти любят ставить его перед свершившимися фактами. И его предчувствие оправдалось. Целых три дня он ни от кого не получал ответа, несмотря на то, что телеграф действовал вполне исправно, так как Северо-Западная армия располагала собственным проводом между Нарвой и Ревелем, не говоря уже о телефонном сообщении и фельдъегерях и курьерах, которые зачастую катались в поездах между Ревелем и Нарвой исключительно для доставки «подарков» генеральским женам. На четвертые сутки наконец Е. И. Кедрин получает ответную телеграмму с извещением, что его, министра юстиции, депеша пришла с большим опозданием – смертный приговор приведен в исполнение…

Таких «инцидентов» в практике военного правосудия на Северо-Западном фронте было много. В конце концов Е. И. Кедрин не вытерпел и еще до полной ликвидации правительства уехал в Париж, совершив при этом непростительную ошибку тем, что в последнюю минуту дал себя уговорить сохранить за собой звание «министра» Северо-Западной области… на берегах Сены.

Но в Гельсингфорсе, как мы уже указывали, Е. И. Кедрин долго поддерживал оппозицию И. В. Гессена против Юденича. Но это была скорее «оппозиция его величества» или просто фронда, потому что зачастую она питалась преимущественно частными мотивами.