У ворот Петрограда (1919–1920)

И тем не менее внутренний инстинкт самосохранения подсказывал эстонцам бояться финских добровольцев-головорезов и не верить также аргументам в пользу возможного более тесного политико-государственного сближения с Финляндией, т. е. доводам в пользу «унии». Так разговоры о ней вскоре и заглохли вовсе, и только через год, когда мир Эстонии с Советской Россией уже был подписан и сама Финляндия тоже готовилась начать мирные переговоры, они опять возобновились, но уже в виде широкого проекта образования балтийского союза, лиги балтийских государств или северо-восточной маленькой «Антанты». Но эта была уже «большая» политика, в которой участвовали и взрослые, «концерт», в котором первая скрипка принадлежала уже не Финляндии, а Польше, и где незримым дирижером был Ллойд Джордж, а ноты доставляли сами большевики.

К несчастью для самих эстонцев, тот же инстинкт самосохранения не удержал их впоследствии от бездны ошибок, которые ввели их в политическую и экономическую кабалу к англичанам. Лондон, казалось, охотно давал оружие, снаряжение и даже кое-какие деньги – давал «широко», почти не требуя гарантий и компенсаций, как полагается настоящему барину-победителю и меценату… Эстонская общественность была в восторге от этой отзывчивости англичан и льнула к ним. А когда она еще стала замечать (весна и лето 1919), что те же благодетели рода человеческого относятся к русским пренебрежительно и высокомерно, третируя их временами en canaille[6], то для националистически настроенных элементов это дало лишний повод, с одной стороны, усилить СВОЙ ЗООЛОГИЗМ в отношении русских и русского дела, а с другой – культивировать свою преданность англичанам, которые якобы давали им возможность «познать самих себя».

В ту пору мне часто представлялся случай в беседах с эстонскими общественными деятелями обращать их внимание на гибельность чрезмерной дружбы с англичанами. Я не был «англофобом», в такой же мере «франкофобом», но как журналист, посвятивший 15 лет своей деятельности почти исключительно вопросам внешней политики, я знал азбуку исторического развития Англии в международном отношении. Я убеждал эстонцев, что Лондон никогда «даром» ничего не делает, что из одного человеколюбия он не стал бы распространять свое могущество на сотни миллионов людей, на их земли и состояние, что, следовательно, эстонцам также придется платить в один прекрасный день звонкой монетой за все благодеяния Англии. Признаюсь – у меня не было тогда под рукой никаких данных, я еще не знал, что воспаленному мозгу Ллойд Джорджа уже мерещилась морская база или угольная станция на островах Эзель и Даго или краткосрочная «аренда» этих островов на обычных в английской дипломатической практике началах. Я оперировал ощущениями – и только. Эстонцы слушали меня, но не верили: их вековая ненависть к немецким баронам была такая сильная, что малейший намек на возможную корысть англичан казался им чудовищным германофильством.

Однако спустя несколько месяцев и они убедились, что Англия действительно не привыкла даром расточать свои фунты и стерлинги: не будь резкого вмешательства Клемансо, острова Эзель и Даго так и перешли бы, хотя и на арендных началах, к Англии. Счастье эстонцев только в том, что «Тигр» в последнюю минуту усмотрел в этом явное нарушение нового версальского «равновесия» и запротестовал³⁹. В Ревель примчалась французская миссия – военная и дипломатическая, и дело было выведено на чистую воду.

Впоследствии мы покажем подробно в отдельный главе об Эстонии, что этот эпизод все-таки не уберег маленькую страну от самой грубой ее экономической эксплуатации англичанами. Петля закинута – неизвестно только, когда она удушит страну и в политическом отношении.

Но, возвращаясь к вопросу о Финляндии, справедливость требует отметить, что каковы бы ни были империалистические тенденции отдельных ее кругов при территориальном толковании тезиса «независимость» – тенденции, в которых повинны все без исключения новейшие государственные образования в Европе, одно было ясно с самого начала: независимость Финляндии, полная, безоговорочная, должна быть признана. Это – пункт, от которого не отступит никогда ни один финляндец, будь то крайне правый или красный коммунист. Этого требует элементарная справедливость, азбучное политическое благоразумие, не говоря уже о велениях демократических принципов, которые заложены или должны быть заложены в основу новой Европы и, конечно, также России.