У всех разные игрушки

Это правда. У приличного рецидивиста на моей Родине могло быть и пять-шесть ходок за плечами. Зато в благословенной Америке, кажется, уже нашли способ борьбы с рецидивами – на телевидении в многочисленных ток-шоу всерьез обсуждается необходимость давать третий срок всегда пожизненно. Даже если в третий раз ты попал в тюрьму из-за кражи трусов в универмаге. И, как положено в демократической стране, предмет обсуждения уже рассматривался в Сенате. Вот такое вот человеколюбие и гуманизм, избавляющее общество от бунтующих изгоев.

– Помощь нужна?

– Справляемся пока. Сейчас еще всенародно избранный порядок наведет за год-другой и вообще все отлично станет.

– Было бы славно. Куда ты меня везешь?

– Посмотришь, – загадочно ответил отец.

– Что мама?

– Живет. У нее все хорошо. Захар, ты же знаешь, я не люблю об этом говорить.

– Как хочешь. Просто если уж я сам не могу открыто ей помогать, то просто хотел бы знать, что она ни в чем не нуждается.

– Так и есть. И давай, не будем об этом?

– Хорошо, как скажешь, – мне захотелось надуться, как в детстве, но я сразу же отбросил эту глупость в сторону. – Еще что-то интересное есть вне работы?

Отец некоторое время молчал, сосредоточенно вертя баранку, обгоняя еле ползущие по дороге "Жигули" и "Москвичи". В зеркало заднего вида я заметил, как послушной змейкой за нами следуют два мерседеса с охраной и компаньонами. Скорость выросла уже до ста тридцати, но они не отставали. Попутные машины советских автолюбителей испуганно шарахались в стороны.

– ГАИ не боишься? – спросил я. – Или ограничения отменили?

– Десять долларов решают здесь любую проблему, кроме наезда на пешехода на "зебре". В этом случае нужна сотня, – зло ответил отец. – Довели страну горбачевские перестройки до… – он произнес что-то длинное на французском, но я четко расслышал только уже знакомые мне раньше la verge, encule и enfant de pute. – Прости мне мой французский.

– У тебя уже получается лопотать как у заправского лягушатника, – изумился я.

– Учимся, дружище, учимся, – рассмеялся отец. – Хороший преподаватель и должная мотивация любого заставят стараться. Соседи в Париже утверждают, что у меня эталонное валлонское произношение.

– Здорово.

– Врут, наверное, из вежливости. Ты про новости спрашивал, а я совсем забыл. Мать твоего дружка Фролова в депутаты подалась.

– Да ладно!

– Точно-точно! На последнем Съезде встретил. Поговорить не вышло, но это точно она. Я ее по родительским собраниям помню.

– Неожиданно. Нужно Серому сказать – пусть порадуется.

– А ты думаешь, он не знает?

– Н-дя… что это я?

Мы не поехали в саму Москву, а свернули куда-то на запад.

– Так куда ты меня везешь?

– Ну вообще-то это должен был быть сюрприз. Просто есть несколько человек, очень хотевшие тебя увидеть…

– Кто?

– Павлов, Изотов.

– Отец, в машинах сзади сидят мои охранники и Вилли с Гвидо. Не думаю, что они должны встречаться с Павловым.

– Отправь их в гостиницу, это не проблема.

– И что они потом расскажут другим? Что какой-то русский бандит встретил меня в Шереметьево и…

– Все продумано, Захарка. Твои люди останутся ночевать в гостевых домиках, Вилли может ехать в Москву, если пожелает. Встретишься со стариками, они расскажут, что на самом деле происходит в высших партийных кругах – знакомые у обоих еще остались при должностях. Лишним не будет. Если ты собрался общаться с назначенцами Баталина, такой разговор будет кстати. Послушай их. После хитромудрых парижан и лондонцев беседа с такими дедами – как глоток свежего воздуха. Я тут недавно подумал…

– О чем?

– О разнице в том, как думают советские люди и их западные визави. Здесь все как-то честнее, проще, понятнее. Парижанин ведь слова в простоте не скажет. Конечно, можно объяснить мою мысль воспитанием, для всех у нас одинаковым, но я думаю, что разница все же в том, что в нашем детстве не было такого количества обезболивающих настоек на основе опия и морфия, чем очень злоупотребляли в Европе и Америке. Это шутка. А со стариками поговори – это нужно всем.

В его словах имелся определенный резон и более возражать я не стал. Еще пятнадцать минут машина колыхалась по дорожным ухабам, потом справа появился высокий забор, над которым шелестели листвой тополя, и вскоре машина остановилась перед металлическими воротами с красной звездой.

– Где это мы? – спросил я, глядя, как раскрываются ворота, разделяя звезду пополам.

– Какой-то правительственный объект, – расплывчато ответил отец. – Не заморачивайся.

Мы въехали на бетонированную площадку во дворе.

– С прибытием, Захар Сергеич! – отец подмигнул мне, заглушил двигатель и выпрыгнул наружу. – Чувствуешь, какой здесь воздух?

– Русский? – предположил я.

– Нет, просто чистый. Просто вечерний чистый воздух. Комаринного звона не хватает.

За нашими спинами припарковались мерседесы Штроттхотте.

Неподалеку выстроилась встречающая делегация человек в пять. Они все были мужчинами примерно одного возраста – сорока-сорока пяти лет, подтянутые, в двубортных костюмах и блестящих лаком туфлях.