У Земли на макушке

Жена тут же поясняла, что речь идет о заслуженном отдыхе после практики в школьных мастерских.

— Про получку скажи, — напоминал басок.

— Он теперь у нас кормилец, — хвасталась жена, — заработал на практике четыре рубля двадцать копеек, из них три рубля отложил до твоего возвращения. Догадываешься на что?

И папа счастливо смеялся.

У меня уже давно вертелась на языке одна просьба. Как-то, улучив момент, я сказал:

— Яков Павлович, вы работаете волшебником, вы — всемогущий человек. Сделайте меня навеки своим должником — свяжите с островом Врангеля.

Яша рассмеялся.

— Но ведь это…

"Невозможно", — уныло подумал я. — …совершенно простое дело! — закончил Яша. И не успел я сочинить радиограмму, как на рации замигала лампочка: бухта Роджерса сообщала, что она готова к переговорам. Коллектив полярной станции представлял старший радист Толя Мокеев. Он сообщил, что все ребята живы-здоровы, слушали посвященные им радиопередачи, что жена Марина стоит рядом, такая же румяная и симпатичная, что Сережа Чернышев больше бананами не бросается и что все полярники Врангеля желают станции "СП-15" счастливого дрейфа. Монолог был довольно патетическим, и весь неизрасходованный запас юмора Толя вложил в концовку: "Берегите Санина!" (повторено три раза).

Разумеется, такую просьбу Яша не мог оставить без ответа. И Мокеев узнал, что Санина по возможности оберегают. Например, от скуки: ему разрешено по утрам чистить для камбуза картошку, растапливать печку и пилить снег. Доктор заботливо следит, чтобы Санин как можно больше дышал свежим воздухом — особенно во время погрузочно-разгрузочных работ, а повар сочувственно относится к постоянным жалобам гостя на волчий аппетит.

Так я вновь встретился с друзьями-полярниками острова Врангеля. Эта встреча окончательно убедила меня в том, что могуществу Яши нет предела. Я верил, что, если мне захочется поболтать с английской королевой, через три минуты в эфире прозвучит: "Королева на проводе. Хау ду ю ду? Какого вы мнения о последнем футбольном матче моих подданных?" Да что королева! Этот маг эфира может устроить даже разговор с женой, если дома есть телефон, — когда доктор Лукачев позвонил в Псков своей супруге, та никак не хотела верить, что ее муж находится на льдине в шести тысячах километрах.

Вот так работал на станции полярный радист Яков Баранов. Каждые три часа — днем ли, ночью — он передавал в Центр последние сведения о настроении Арктики. Он не помнит, когда ночью спал, как все люди, — часов шесть-семь, не вставая.

— Даже дома месяца два не могу стать человеком, — жаловался Яша. — Каждые три часа вскакиваю с постели, словно пружина подбрасывает, и шарю руками в поисках рации. Жена смеется и плачет — спать не даю…

Однажды, когда радист антарктической станции "Молодежная" Яков Баранов ухитрился в один день переговорить со всеми континентами, приятель сказал:

— Я бы вашему брату не только не платил за работу, а, наоборот, брал бы деньги с вас. Потому что вы не работаете, а наслаждаетесь, черти эфирные.

И это говорилось человеку, который ел, спал — жил у рации, не отходя от нее.

Хорошо, когда на свете есть такие одержимые!

ИНТЕРВЬЮ НАД БЫВШЕЙ ТРЕЩИНОЙ

Я сижу в домике метеоролога — в том самом, под которым два месяца назад прошла трещина. Сейчас ее не видно, она заделана швом покрепче хирургического, но мысль о том, что внизу все-таки трещина, пусть бывшая, этакой занозой расположилась где-то в районе селезенки. Когда под тобой три с половиной километра холодной воды, от которой тебя отделяет такая ненадежная субстанция, как лед (тоже вода, кстати, один черт), попробуй об этом не думать! "И разверзнулся лед, и в пучину морскую все, что было на нем, без остатка ушло", — вспоминаются ободряющие строки полярного фольклора.

— Значит, трещина… — третий раз спрашиваю я.

— Заросла, нет ее, — напоминает Кизино. — Так, интересующая вас актинометрия занимается изучением прихода и распределения солнечного тепла. Она…

— А не может она вдруг… того?

— Актинометрия?

— Нет, трещина.

— Может, — успокаивает Георгий Иосифович. — Как и во всяком другом месте. В последнее время я уделяю ей много внимания.

— Трещине?

— Актинометрии, — задумчиво говорит Георгий Иосифович. — Если вы еще один раз упомянете о трещине…

— Зачем? — удивляюсь я. — Раз вы говорите, что она заросла, — значит так оно и есть. Кстати, поскольку вы завели разговор о трещине, интересно было бы узнать, какова вероятность ее разрыва на прежнем месте.

— Кто ее знает, — зевнув, отвечает Кизино. — Может, она уже сейчас разошлась. Итак, Арктика получает в летний период тепла не меньше, чем субтропики, и если бы снег не отражал девяноста процентов солнечных лучей, мы бы здесь выращивали виноград.