У Земли на макушке

Весь день я носил воду, резал хлеб, вертел мясорубку, мыл посуду, подметал кают-компанию — одним словом, дежурил, не подозревая о том, какой, тревожной окажется вторая половина моего дежурства.

ТРЕВОЖНАЯ НОЧЬ

"Льдина раскололась в полночь" — броское, в стиле модерн название для кинофильма. Интригует и приковывает, хотя ничего не отражает: вторая половина апреля — это полярный день, когда полночь от полудня можно отличить лишь по расписанию работы камбуза. Кипит на плите бульон — значит полдень; рыщут по камбузу ребята в поисках сосисок — типичная полночь. Трудно было предъявлять льдине претензии; она вела себя корректно, предупредив несколькими толчками о своих намерениях — "иду на вы". Так что беда не оказалась неожиданной, хотя не перестала от этого быть бедой.

Когда корабль тонет, первая мысль — о шлюпках; расколовшейся льдине — о взлетно-посадочной полосе; если полоса разрушена, ее нужно восстановить во что бы то ни стало. Полоса в аварийной обстановке — часто единственное окно, через которое можно выйти из горящего дома. Из дальнейшего повествования вы увидите что это не громкие слова.

Чувство огромного облегчения — полоса осталась невредимой. Теперь можно спокойно оглянуться и оценить обстановку.

Первая трещина полуметровой ширины прошла за домиком аэрологов, вторая, пятиметровая, — недалеко от радиорубки. Площадь нашей льдины сразу уменьшилась вдвое, но все сошлись на том, что непосредственной угрозы самому лагерю пока нет. "Пока" — очень ненадежное слово на дрейфующей льдине…

Вместе с Анатолием Васильевым я отправился осматривать трещины. Первая уже заторосилась длинной и безобидной на вид ледяной грядой полуметровой высоты — похожей на ту, которую сгребают своими щетками на городских улицах уборочные машины.

Зато вторая трещина впечатляла. Было странно и дико видеть среди вечных льдов километровой длины разводье, напоминающее талый ручей весеннего Подмосковья. Края разводья уже начали зарастать тонким ледком; через несколько дней ледок покроется слоем снега, и тогда — берегись, прохожий! Упаси тебя бог ступить на этот ничем не приметный снежок: окажешься в ловушке, по сравнению с которой волчья яма — это цветочная клумба.

Я не отказал себе в удовольствии сфотографироваться у трещины, и эта карточка — жемчужина моей коллекции. Широкая, отливающая свинцом трещина дышит холодной уверенностью и сознанием своей силы, но, присмотревшись, вы поймете, что и я выгляжу достаточно внушительно. Непредвзятый зритель скажет, что я даже выигрываю в сравнении с трещиной, поскольку она безоружна, а на мне висит обязательный для дежурного карабин. "Корреспондент и стихия" — так бы я назвал эту полную внутреннего драматизма сцену. Или еще точнее — "Корреспондент побеждает стихию": как-никак трещина лежит у моих ног, а не наоборот. Карточка производит сильное и долго не проходящее впечатление. Ее значение я вижу в том, что она укрепляет уверенность в окончательной победе человека над природой.

Эти мысли пришли ко мне потом. А тогда я отнесся к трещине с почтительностью, которую она вполне заслуживала. Тем более что перспектива, обрисованная Анатолием, показалась мне совсем не забавной.

— Бывает так, — гудел Анатолий своим баритоном, — идешь осматривать разводье — и вдруг слышишь за собой треск. Оборачиваешься — новая трещина, и ты отрезан от лагеря.

Но ведь одному выходить из лагеря запрещено, — напомнил я.

— Конечно, — хладнокровно подтвердил Анатолий. — Вдвоем лучше. Можно орать "караул!" хором. Что это вы ускорили шаги?

Нашел место и время задавать такие вопросы! На посадку заходила "Аннушка": с ледовой разведки возвращались Панов и Булатов. Через несколько минут они пришли в кают-компанию, где за чашкой кофе коротала ночь чуть не половина личного состава станции.

— Между нами и подскоком масса трещин и разводий, — сообщил Булатов.

— Одно из них шириной до пятидесяти метров, вовсю бушует море.

— Аэропорт имени Данилыча держится? — спросил кто-то.

— Трещина прошла, но небольшая, — ответил Панов. — Толщина льда на подскоке восемьдесят сантиметров.

— Всего? — удивился я.

— Лед молодой, крепкий, — пояснил Булатов. — Данилычу ничто не угрожает, если не будет подвижек. Подскок находится в окружении четырехметровых паковых льдов. Но стоит им надавить — и от подскока остается одно воспоминание, на его месте образуется вал торосов.

Начальники станции не спали уже вторые сутки. Но о том, чтобы загнать их в постели, нечего было и думать: в эти часы решалась судьба станции. Если трещины пойдут по лагерю, сразу же возникнет аварийная обстановка, тем более тревожная, что подходящей льдины в окрестностях обнаружить не удалось.

— После пурги такие сюрпризы вообще не редкость, — ответил Панов на мой вопрос. — Северо-западные ветры сменились южными, и произошла резкая смена температуры. А завтра, двадцать четвертого апреля, — новолуние, время наибольших приливов: Луна, Земля и Солнце находятся на одной линии. Отсюда и активные подвижки льдов, торошение.

— Неплохое наследство ты мне оставляешь, — улыбнулся Лев Валерьянович.