— …Зимовал я тогда на Новосибирских островах. Как-то повел через льдину, в которой уже были прогалины, упряжку с продуктами для четырех ребят. И вдруг перед упряжкой взлетела какая-то птица. Собаки рванулись за ней — и все мы провалились. Пришлось по плечи в воде идти к берегу, ломая собой лед, наподобие ледокола, и тащить полузатопленную упряжку. Вытащил все-таки… Но тогда, — Трешников вздохнул, — мне было двадцать три года…
Этот разговор мы вели на промежуточной базе, куда несколько часов назад прилетели последние четыре зимовщика с расколотой на куски станции "СП-13". И Василий Сидоров, молодой начальник станции, еще не успевший как следует прийти в себя, вдруг, смущаясь, спросил:
— Алексей Федорович, вы старый полярник, полжизни во льдах… Ну, теперь, когда вы директор и доктор наук, читаете в разных странах доклады на английском языке, Герой и так далее, — что вы испытываете, когда мы, молодежь, едем дрейфовать? Вам не бывает простите… как бы сказать…
— Конечно, бывает! — с силой стукнув кулаком по столу, воскликнул Трешников. — Еще как завидую, черт возьми!
И все рассмеялись — таким искренним был этот крик души.
ВАХТЕННЫЙ ЖУРНАЛ
В ожидании, когда Булатов освободится, я сидел за столом в его домике и с большим уважением листал вахтенный журнал. До сих пор я остерегался это делать, так как знал, что некоторые корреспонденты, побывав два-три часа на станции, сдували из журнала цифры и сенсации для своих летучих творений, разбавляли комментариями, и в результате читатель получал развесистую клюкву. Один собрат по профессии, сидя в кают-компании, долго мне доказывал, что достаточно окинуть орлиным оком место действия — и материал собран.
— Остальное можно домыслить, как это сделал Пушкин, — внушал он. — Помните историю с Бахчисарайским фонтаном? Александр Сергеевич провел подле него пяток минут, черкнул несколько строк в записную книжку и создал великолепную поэму!
В ответ я рассказал маленькую притчу. К директору одного санатория пришел писатель и потребовал, чтобы санаторный слесарь отремонтировал водопровод на его, писателя, даче. Задетый бесцеремонностью просителя, директор заявил, что санаторий дачников не обслуживает.
— Но ведь Горькому вы не отказывали! — возмутился писатель.
— Совершенно верно, — тихим голосом подтвердил директор. — Горькому — не отказывал.
В журнале, между прочим, оказалось немало любопытных записей. Вот некоторые из них, взятые наугад.
"7 декабря. Вечером смотрели кинофильм… (название тактично опускаю. — В. С.) Единодушное мнение — выбросить как можно дальше, чтобы не портил настроение… Наш бедный доктор Лукачев страдает от зубной боли!
Дежурный Баранов 13 декабря. Погода продолжает оставаться отличной. Такую обычно изображают в новогодних фильмах. Тихо. Крупными хлопьями падает снег. Настроение бодрое. Тем более что после обеда ожидается баня!
31 декабря… На столе было все, кроме птичьего молока: огромный торт, котлеты по-киевски, салаты, заливные… А подарки рассмешили всех до слез: например, здоровый гаечный ключ в коробке из пенопласта; а Архипову подарили второго ферзя, потому что с одним он не выигрывает… В четыре часа ночи разошлись. Обошел домики: все спали глубоким сном, и притом — на своих местах!
Дежурный Цветков 19 февраля. Мое дежурство, как, впрочем, всегда, совпало со знаменательным событием. Мы пересекли 83-ю параллель!.. Но вдруг в 21.03 наш метеоролог Кизино звонит в кают-компанию и сообщает, что под его домиком прошла трещина. Ужас? Нет. Все по команде начальника станции, спокойно допив чай, пошли выручать товарища, вооружившись лопатами.
Дежурный Лукачев 10 марта. Начальник станции, доктор и механик на тракторе ездили на старый аэродром через трещину. Поездка прошла благополучно, привезли бревно и баллоны с газом. Трещина постоянно дышит, поездки на аэродром опасны, необходимо строить новый.
22 марта. В обед радист объявил, что к нам направляется ЛИ-2. Будем надеяться, что догадаются захватить почту. Последняя была три месяца назад — срок, который кажется вечностью.
28 марта. Сегодня сборная СССР по хоккею с шайбой стала пятикратным чемпионом мира. Мо-лод-цы! Отправили поздравительную телеграмму.
Дежурный Гвоздиков".
При всей своей раэностильности вахтенный журнал может дать неплохое представление о буднях станции, хотя полярники — народ сдержанный и довольно скупой в проявлении своих чувств. Несколькими строками дежурный отчитывался за сутки дрейфа, а иные сутки стоили недель. Но журнал — документ, летопись и посему создает необычайный простор для литературного вымысла. Представляю, как лет через пятьдесят попадут эти страницы в руки какого-нибудь инженера по холодной обработке человеческих душ: трагедия обратится в фарс, а веселый случай — в драму. Впрочем, стоит ли заранее сетовать на легкомысленное отношение наших потомков к документам? Мы сами иной раз крохотный фактик раздуваем до размеров кита, а настоящего кита перерабатываем на мыло…