У Земли на макушке

Потому что Мария всего час назад была наверху. Там, в колхозном пансионате, наливается соками трехлетнее и любимое чадо супругов Мокеевых, и это чадо нужно тискать и ласкать не меньше двух раз в сутки. Сначала над ним нежно мурлычет мама, а во второй половине дня приходит суровый и строгий папа.

– Но как вы туда забрались? – искренне поразился я. – Ведь вас, такую… простите… малышку, ветром сдует!

– И сдувало, – Маша засмеялась, – три раза. Ну и что?

– А пурга? – не сдавался я. – Ведь можно замерзнуть?

– Разве это пурга?– Маша пренебрежительно фыркнула. – Вот в прошлом году была пурга так пурга. Ветряк сломало. Доходило до пятидесяти метров в секунду, да еще при сорокаградусном морозе. А сегодня и тридцати метров нет и градусов не больше.

Вот тебе и малышка!

ВЕЧЕР У КАМИНА

Я всегда с некоторым недоверием отношусь к людям, которым скучно. Можно еще понять Онегина, которому Гарольдов плащ мешал рубить капусту и доить корову в своем имении, но когда на скуку жалуется современный человек, то он либо позирует, либо попросту ленив; и в том и в другом случае его нужно отдать на растерзание «Крокодилу». Ничто так не излечивает от скуки, как заботы. Особенно во время пурги, способной ввергнуть в черную меланхолию даже самого проверенного сангвиника. Нет в пургу ничего опаснее, чем лежать, задрав ноги, на постели и тупо смотреть в окно.

Но забот на станции было хоть отбавляй. Каждые три часа Москва требовала очередную сводку. Именно сводку, а не красноречивые жалобы на то, что ее невозможно дать из-за пурги. Три раза в сутки – душа из тебя вон, а зонд обязан взлететь. Раз в десять дней – пусть мороз рвет термометры, но баню откладывать нельзя. И не откладывали. Двое суток раскаляли каменку, лязгали зубами в предбаннике, где было около нуля, пулей влетали в натопленную парную и весело терли друг другу спины.

А по вечерам собирались в кают-компании. Вот что она собой представляет. Открыв дверь, вы попадаете в холодные сени, где вас встречают две собаки. Это привилегированные псы, они состоят при кухне и дорожат своим положением. Они никогда вас не облают, но, кроме снисходительного презрения, ничего от них не ждите, потому что подлинного, не из-под палки, уважения заслуживают, конечно, только поварихи. Помимо двух придворных собак, на станции прозябает десяток их менее счастливых собратьев, таких же рослых и пушистых, но куда менее упитанных. Положение бедных родственников делает их приветливее и сердечнее – такова собачья жизнь.

Из сеней вы входите в коридор. Направо кухня, где безраздельно царствуют поварихи, женщины с большим и щедрым сердцем. Три раза в день они досыта кормят полярников, ни один из которых не жалуется на отсутствие аппетита. Питание здесь бесплатное, и поэтому день получки приобретает символическое значение. Но на количестве и качестве еды это обстоятельство не отражается. Колхоз, в изобилии снабжает станцию олениной; ее вкусовые качества в отличие от строганины я оцениваю весьма высоко. Картофеля, разных круп, вермишелей и муки запасено достаточно. Ежедневно в кают-компании подается свежий хлеб, а по воскресеньям – совсем домашние булочки и пышки. Но если вы не хотите, чтобы лица обедающих подернулись большой человеческой печалью, а поварихи ударились в слезы – не вспоминайте про огурцы и капусту. Русский человек скорее откажется от апельсинов и яблок, чем от этих нежно любимых овощей; впрочем, фрукты на станции тоже отсутствуют, что лишает полярников возможности отказаться от них в пользу огурцов и капусты.

Дальше начинается собственно кают-компания. Здесь две комнаты. Та, которая побольше, в разное время суток служит столовой, клубом, зрительным залом и танцплощадкой. В этой комнате едят, обсуждают текущие дела, гоняют стальные шарики по обветшалому бильярду, забивают «козла», читают и греются у камина – что кому хочется.

Вторая комната выполняет обязанности библиотеки и кинобудки. В маленькое окошечко печально смотрит глазок онемевшего от тоски кинопроектора: последний раз свежим фильмом станцию баловали полгода назад, что вызывает справедливую ярость проголодавшихся по зрелищам масс. Зато библиотека хороша: на три года – договорный срок большинства полярников – ее вполне достаточно. И книги на все вкусы: от монументальной классики до легкомысленного чтива, способного возбудить нервную систему, но не мысли. На стеллажах уйма всевозможных собраний сочинений: Бальзак, Диккенс, Шекспир, Достоевский, Гончаров, Генрих Манн, Томас Манн, Лондон – отличные и любимые книги. А иные покрыты многовековым слоем пыли; видимо, отслужили свое широкому читателю и Писемский и… Нет, пожалуй, остерегусь продолжать этот перечень, небезопасное дело: еще подловят темной ночью литературоведы и огреют диссертацией по затылку.