Высокий и полный мужчина с красивым, холеным лицом артиста профессионально ловко подхватывает с борта багаж и, закончив работу, протягивает руку:
– Будем знакомы. Доктор Лукачев.
Было начало апреля, полярный день, температура воздуха минус тридцать, видимость хорошая, настроение отличное.
– Прибыл в ваше распоряжение! – бодро отрапортовал я, когда меня ввели в домик начальника станции.
Владимир Васильевич Панов явно не разделял моего оптимизма. Я что-то не заметил на его лице бурной радости от сознания того, что я прибыл в его распоряжение. Опытный физиономист мог бы даже предположить, что начальник скорее обескуражен, чем обрадован этим фактом. Во всяком случае, Панов довольно-таки холодно пожал протянутую ему руку и хмуро сказал:
– Очень хорошо… Просто прекрасно… Мне, к сожалению, некогда вами заниматься – дела…
Я обиженно пролепетал, что мною нечего заниматься, что я все понимаю – и тому подобный вздор. Тогда Панов немного подобрел и в полминуты обрисовал положение. В эти дни происходит передача лагеря новой смене. Дел по горло, он, Панов, спит два-три часа в сутки и потому просит извинить его за несоблюдение этикета. На станцию непрерывно доставляются продукты, чтобы хватило до очередного, осеннего завоза, члены коллектива превратились в грузчиков, и он, как начальник, предпочел бы вместо гостей, умеющих строчить пером и кинокамерой, заполучить четверку ребят, умеющих таскать тяжести.
Сообщив скороговоркой эти приятные вещи, Панов взглянул на часы, прозрачно намекая, что аудиенция закончена. Я собрался было к выходу, но в этот момент в домик ввалился могучий парень, чуть выше среднего роста, но с плечами и грудью штангиста.
– Вот и отлично, – обрадовался Панов. – Знакомьтесь: Анатолий Васильев, инженер-гидролог, химик и комендант лагеря. Анатолий, отдаю тебя на съедение писателю.
– В один присест, пожалуй, не выйдет, – усомнился я, оглядывая массивную фигуру коменданта.
– Положим, меня и в два не так просто скушать, – предупредил Васильев, пожимая мне руку. – Пошли?
ЛАГЕРЬ И ЛЬДИНА, КОТОРАЯ ПОД НАМИ
Я вообще медленно схожусь с людьми и никогда – с людьми без чувства юмора; улыбка, словно снятый замок, раскрывает человека, делает разговор непринужденным, не заставляя лихорадочно метаться в поисках темы и тщетно настраиваться на чужую радиоволну. Гонкуры считали, что смех – физиономия ума, а восприятие юмора – показатель умственного развития. Мнение субъективное, но я охотно его разделяю и нахожу многочисленные подтверждения в жизни. Не припомню в мировой литературе ни одного по-настоящему остроумного человека, который был бы нам не симпатичен. Пройдоха мистер Джигль, светские бездельники Уайльда, булгаковские Коровьев-Фагот и кот Бегемот, блестящий авантюрист Бендер – как бы ни пытались авторы сделать веселых ребят отрицательными (скажем прямо, эти попытки были достаточно робкими), ничего у них не получалось. Такова уж великая притягательная сила юмора, ему многое прощается – если, разумеется, он ведет себя в рамках установленных правил.
Я знал одного весельчака, который захотел похохотать – вы не поверите! – над собственным начальником. Угадайте, кто смеялся последним?
Анатолий Васильев сразу пришелся мне по душе. Он не стал тратить время на светскую болтовню, спрашивать о здоровье и аппетите, а сразу взял быка за рога.
– Будете о нас писать?
– Надеюсь, – признался я.
– Значит, вам нужно окунуться в жизнь, – решил Анатолий. – Вы должны увидеть полярников за их высокоинтеллектуальной работой.
– Вот именно, – обрадовался я.
– Поэтому, – закончил свою мысль Анатолий, – пойдемте разгружать «Аннушку», на ней скоропортящийся груз – свежие овощи.
К «Аннушке» уже шел трактор, таща за собой большую стальную волокушу. Мы по очереди, подходили к двери самолета, принимали мешки с картошкой, ящики с овощами и сваливали на волокушу. Таскать тяжести на морозе, в тяжелой одежде – нелегкая работа, и в ней принимают участие все свободные от вахт.
– С овощами закончено, – нетерпеливо заявил командир самолета Саша Лаптев, – бочки с соляркой остались, быстрее разгружайте!
– Доктора! – закричал кто-то. – Доктора!
– Мы здесь!– с разных сторон к самолету бросились Лукачев и врач новой смены Парамонов. – Что случилось?
– Да вот бочки нужно срочно сгрузить, – сообщили им. – Ребят просят поздоровее.
– Фу, напугали, дьяволы! – Лукачев облегченно вздохнул. – Пошли, займемся прикладной медициной.
И здоровяки врачи вместе с Васильевым не без лихости начали выгружать двухсоткилограммовые бочки.
Закрепив на волокуше последнюю бочку, грузчики по-бурлацки сплюнули и закурили.
– Герой Арктики! – Анатолий разгладил черные усы и с уважением похлопал Лукачева по почтенному животу. – Жаль, что с гранитом так получилось…
– С каким гранитом?– поинтересовался я.
– Неужели не знаете? – с наигранным удивлением спросил Анатолий, не обращая внимания на слегка побагровевшего доктора. – На родине героя сооружали из гранита статую доктора Лукачева, лучшего грузчика дрейфующей станции. Но вот беда: гранита на живот не хватило…