У женщин грехов не бывает!

Я села на постели, обняла его, носом в джинсы уткнулась, подышала немножко, руку его поцеловала, нежную маленькую ловкую лапочку, и упала в подушки. Я была под кайфом. Во мне разливались тепло и нежность, и усталость, и легкость. Я уснула моментально. Под кайфом сладко засыпать.

А он потопал. Ножки сами пришли домой. После каждой бабы они шагают в штаб, на базу. У двери он искал ключи, копался в борсетке. Перебирал свои вещички: телефон, портмоне, парфюм, ножик, документы, кредитка… Вспомнил – на трюмо ключи оставил, спешил, спешил в кафешку.

Пришлось звонить. Он коротко нажал, виновато. А ему не открывали. Четыре часа, кто ж ему откроет. Лера стоял под дверью и рассматривал свою руку. Сам себе не мог поверить – только что его ладонь была во мне. Он почему-то удивлялся и на часы смотрел: «Ну надо же… Ночь пролетела как одна минута».

Ему открыл его старший. Голый стоял, с полотенцем на бедрах. В спальне его ждала девушка, он с ней отдыхает по выходным, когда приходит из армии. Лера не любит эту девушку, фыркает про себя «не сладкая, вся в татуироваках». А сын улыбался, довольный, потуже затягивал свое полотенце. Лера смотрел на это молодое свежее тело почти с завистью, припоминая, что у него все точно такое же было триста лет тому назад.

– Когда уже этот бордель закроется? – он прогундел.

– Я не слышал…

– Отец под дверью полчаса – он не слышал!

Лера стягивал ботинки, за стену держался, снимал нога об ногу. А сын улыбался, хихикал над Лерочкой. Конечно, это весело, когда папенька заваливает на рассвете с мечтательной рожей. И я точно так же улыбалась, когда мой отец возвращался с концерта, вытягивал ноги в кресле, смотрел в потолок и устало кивал на мои вопросы. Тогда я ему говорила: «Пап, у тебя там рублей двадцать не найдется?», а он доставал из кармана полтинник.

И Лерочкин тоже спросил:

– Пап, у тебя там бутылочка винца не най-дется?

Найдется. У Леры в баре все найдется. Он достал вино. Себе коньяк. Сел в кресло. Вытянул ноги. Свет не включал. Курил в темноте. Коньяком запивал. Приятная усталость… так он называет это ощущение. Приятная усталость – обычное состояние после «Майами». Только в ту ночь примешалось что-то еще… непонятное. Лера не знал, как назвать, и я тоже не знаю: как будто счет принесли, а денег нет.

14

Рано утром Лерочка смылся из дома. Сунул в пакет свой любимый коньячок, дверью хлопнул. «На работу!» И побежал. Солнце уже взошло над морем, асфальт помыли, и продавец в лавочке на углу складывал лимоны в пирамидку. Лера взял парочку, как обычно, и конфеты в красной коробке, угадал случайно те, что я дома покупаю, и на пороге гостиницы позвонил:

– У тебя есть водичка, маленькая?

А я же сплю еще. Семь утра. Я уснула в четыре – какая водичка? Я нашарила телефон. Смотрю по сторонам. Кофейные стены. Телек на стене. Пустая бутылка на тумбочке.

– Нет, – говорю, – у меня водички, – и опять на бочок.

– Так открывай! Я принес.

До меня медленно доходило, что я не дома, я в отеле, в другой стране, здесь лето, и Лера рядом, не в Сети, а за дверью у меня стоит.

Лера! Утром! Я не ждала! Я еще сплю!

Его рука у меня на спине, а мимо горничная идет в столовую. Она несла тарелки высокой стопкой, как белые блины, улыбнулась Лерочке.

– Зайка, там завтрак… – он мне кивнул и добавил шепотом: – Я никогда не был в «Майами» утром.

– Мамаааааааа! – Я убежала в ванную.

Лера открыл окно. Привкус сигарет, оставшийся со вчерашней ночи, улетел. Запахло морем. Зашуршали шины. Торговец с улицы кричал гнусаво, неразборчиво какое-то знакомое слово.

– Что он кричит? – я у Леры спросила.

– Арбузы, арбузы… Не узнала?

– Да… Теперь узнала.

Он замурчал: «Давай мне сюда свою сладкую попу…». А я не знаю, что со мной случилось! Покушать надо было. Проснуться. Что я там спала? Часа три. Мне мало. А может быть, наше время десять, десять по Москве, а еще восьми не было. А может быть, я привыкла с утра выходить из дома, мне обязательно утром нужно куда-то выйти из дома. Не знаю… А может, просто «69» нам не катит, потому что рот занят у обоих. Нам нужны глаза, слова нам нужны. И эта тишина, и тяжесть тела, и моя сонная голова, и шины за окном, и жаркий воздух с улицы, и звяканье ключей в коридоре – все это меня напрягало.

Солнце быстро разогревало номер, стало жарко. Этот день, который был впереди, показался мне длинным-предлинным. А мы заперты в этом номере, как дети в пустой квартире, из которой взрослые ушли по делам. Два невротика, мы опять испугались реала. Вылизывали друг друга и думали черт-те о чем.

Лерочка останавливался и спрашивал:

– Когда у тебя самолет?

И я отпускала его, чтобы уточнить:

– У тебя выходной сегодня?

Придурки, загонные психи. Короче, у нас не стояло.