У жены под кроватью

— Ты должна взять к себе моего Ваню, а не Романа, — зажмурившись, выпалила Липочка и снова схватилась за сердце.

— Что-ооо?!!!!!

Глафира открыла рот да так и застыла, соображая то ли она услышала. “Липка Ваню своего, что ли, навязывает? Она же над ним тряслась, как над бесценным сокровищем, а теперь избавиться хочет? Чтобы остаться с Романом? Вот это любовь! — восхитилась Глафира. — Вот это у Липка приключение! Крышу снесло прям со стропилами! А чем, спрашивается, я хуже?”

— Я что-то не поняла, — с трудом обретая дар речи, спросила она, — ты мне, что ли, Ваню отдать своего хочешь? А куда я Пончикова дену?

Липочка замахала руками:

— Не отдать! Не отдать! Боже тебя упаси! Ваня самой мне нужен!

— А чего ж ты тогда от меня хочешь? — удивилась Глафира.

— Чтобы ты мне помогла, отвлекла на себя моего Ваню.

— Как это — отвлекла?

Липочка зарделась:

— Я не знаю, ты у нас в этом специалистка: умеешь подманивать мужиков.

— Короче, ты хочешь, чтобы я соблазнила твоего Ваню, — догадалась Глафира и строго спросила: — Зачем тебе это нужно?

Липочка окончательно сконфузилась и, страдая от собственной безнравственности, со слезами на глазах призналась:

— Чтобы он дома реже бывал.

— Та-аак!

Глафира подперла бока, прикусила губу, окатила подругу презрением и выдала:

— Дожили! Это за кого ты меня принимаешь? За шлюху что ли какую? Ха! Ваню ее соблазнить! Нет, ну это надо же? Это ва-аще что такое?

И так далее и в том же роде часа эдак на полтора. Долго, долго стыдила подругу Глафира. Припомнила все, от горшка до школьной парты и далее. Ты всегда меня потаскухой считала. Осуждала всегда меня, а теперь, гляди-ка, и шалава на что-то сгодилась, понадобилась тебе…

Липочка плакала и оправдывалась, сгорая от стыда, заверяла подругу, что никогда ее не осуждала… В конце концов дошло до того, что она у Глафиры запросила прощения.

— Бог с ним, с Ваней моим, — окончательно сдавшись, сказала она, — ты прости меня, Глаша, и зла не держи, это я от отчаяния. Ну, да выкручусь как-нибудь, а не выкручусь, значит такая моя судьба. Сразу знала, что затея глупая. Согласись ты, все равно с рук не сбыть проблемы.

— Почему?

— Так в Ваню моего все уперлось бы. Он у меня верный до ужаса, спасу нет. На других женщин даже и не смотрит.

Очень впечатляющее заявление. Наша сестра, слыша такое, обычно смеется, но в Глафире взыграло женское самолюбие. Не смотрит? На меня? Что эта Липка о себе возомнила? На нее смотрит, а на меня не смотрит? Чем она лучше? Решила дурища соревноваться со мной? Что ж, утру ей нос, раз сама просит.

— Ладно, фиг с тобой, — согласилась Глафира, — не могу я на горе твое смотреть. Подруга как никак, и сердце у меня не каменное. Сегодня же Ваню к себе заберу, забавляйся спокойно с Романом.

Тут уже Липочка взволновалась:

— Как это заберешь? А если он не пойдет?

— Пойдет, куда денется. Я попрошу его починить бачок моего унитаза. Всем известно откуда у Пончикова растут руки.

Липочка подумала, что у ее Вани руки растут примерно оттуда же, но разочаровывать Глашу не стала, лишь уточнила:

— И долго он будет чинить твой бачок?

— А сколько скажешь, столько и будет, — пообещала Глафира.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

Липочка сникла:

— Так все просто?

— Проще не бывает.

— И чем вы будете заниматься?

Глафира, заметив слезы в глазах подруги, вдруг проявила благородство.

— Не бери в голову, — посоветовала она. — Ты обратилась к специалисту экстра-класса. Твой Ваня будет жить у меня хоть день, хоть неделю и при этом не станет тебе изменять.

— Как же это? — удивилась Липочка.

В глазах ее появилось недоверие, обидевшее Глафиру.

— У меня есть свои хитрости и секреты, — заверила та. — В любое время можешь звонить и спрашивать чем мы занимаемся. Все скажу, как на духу.

Липочка встревожилась:

— Что значит — в любое время? Он что, совсем дома бывать перестанет?

— Ну почему? Изредка отпускать его буду, чтобы запах стойла окончательно не забыл, — великодушно пообещала Глафира.

— А Пончикова ты денешь куда?

— Пончикова отправлю в длительную командировку, а если в командировку не получится, тогда в запой. Прямо сейчас этим я и займусь.

У Глафиры все просто: сказано — сделано. Этим же вечером Ваня двинулся к соседке чинить бачок ее унитаза. Минут сорок добросовестно чинил: поломал окончательно, а потом Глафира погладила его по спине и пожаловалась:

— Совсем ты, Ванечка, меня забросил.

— Работы много, — буркнул Желтухин. — Да и муж твой все время дома.

— Пончикова три дня не будет, если дело только в нем, — победоносно сообщила Глафира.

— Да-аа?

Иван Семенович, чья уверенность в себе была внезапно подорвана родной женой, почесал в затылке. Раньше у него при таких обстоятельствах не возникало вопросов, а теперь бедняга задумался: “Что если Глаша добьет меня окончательно? Она же ненасытная. Про таких говорят: всем бл…дям бл…дь, коню дала и конь сдох…”

— Так что, остаешься? — нетерпеливо поинтересовалась Глафира.

Желтухин глянул в ее белое холеное лицо и заподозрил в нем обидную насмешку. “А, была не была!” — решил он и сказал:

— Хорошо, я останусь, но нет ли у тебя каши?

Глафира опешила:

— Каши? Какой?