У жены под кроватью

А тут, аскетично лежа под кроватью и глядя на цинизм распутной Глафиры, Желтухин представил себя Пончиковым и вдруг возжелал нравственности. И сразу уперся в проблему есть ли она, нравственность?

Окинув мысленным взором поступки друзей и знакомых, можно было бы сделать вывод, что если и есть, то самую малость. Следовательно, нравственность не в природе человека. Но тогда откуда берется совесть? И зачем она человека грызет?

Вопросы совести были особенно близки Желтухину, поскольку вставали они перед ним ежечасно, чтобы ни делал он. Вот и сейчас, лежа под кроватью, он подумал, что много в жизни творит зла, вспомнил о подло обманутой Липочке и закручинился. Так закручинился, что захотел вернуться из командировки немедленно и загладить вину.

Это случилось как раз в тот миг, когда Пончиков громко захрапел, а Глафира собралась лезть под кровать к Желтухину. Трепеща и испытывая слабый страх разоблачения, она жаждала навестить любовника, погрузиться в его жаркие объятия и так далее и тому подобное. Чем она хуже Липки?

Можно представить ее досаду, когда, выползший на середину спальни Желтухин вдруг заявил:

— Глаша, я домой. Верни мои вещи.

— С ума ты сошел, — прошипела Глафира. — Как я при муже вещи тебе верну? Сейчас же вернись под кровать.

— Но Пончиков спит, — не сдавался Желтухин. — Я вполне могу выйти без всяких помех.

— Нет, он не спит, — возразила Глафира и так яростно ущипнула мужа, что тот закричал раньше, чем успел проснуться:

— А-ааааа!

Криком этим Желтухина мгновенно задуло обратно, под Глашину кровать.

— Вот видишь, — прошипела Глафира, когда бедолага-Пончиков вновь захрапел. — Этот припадочный спит тревожно. Не могу я тебя отпустить.

— А что же мне делать? — пригорюнился Желтухин.

— Лежать под кроватью до самого утра.

— До утра?! — ужаснулся Желтухин. — Нет, я лучше в трусах проскользну.

— А как же Липка?

— Скажу ей, что меня опять ограбили.

— Что ж, иди, — разрешила Глафира и вновь ущипнула Пончикова.

На этот раз бедняга не просто взвыл, он сорвался с кровати и с криком “Клопы! Клопы!” забегал по комнате. Желтухин, разумеется, никуда не пошел. Он остался на своем прежнем месте, а Глафира, торжествуя, обратилась к мужу:

— Откуда у нас клопы, чудовище?

— Не знаю, — ответил Пончиков, — но меня кто-то жрет.

— Не выдумывай, — рассердилась Глафира, — ложись лучше спать.

И Пончиков лег. И почти мгновенно захрапел. А вот Желтухину не спалось. Он снова выполз из-под кровати, что пагубно сказалось на исщипанном боку Пончикова. Разъяренная Глафира на этот раз так безбожно впилась ногтями в супруга, что тот зашелся нечеловеческим криком. У Желтухина даже по коже продрал мороз. С ужасом он подумал: “Вот, горемыка, допился. Белка что ли накрыла его? Э-хе-хе, не жилец Пончиков, не жилец”. Иван Семенович и не подозревал о жестоком участии Глафиры.

Но ее можно понять. Женщина тоже была в отчаянии. Она-то мечтала сочетать приятное с полезным: приятное — секс (много секса), полезное — рога подруге путем совращения ее мужа и любовника. Любовник, т.е. Роман, был для Глафиры особенно лакомым, но как тут к нему подберешься, когда невозможно сладит даже с Желтухиным. Он все время рвется домой к своей Липочке, черти ее раздери.

В общем, трудно осудить Глафиру. Учитывая ее богатые замыслы, Глафиру даже можно понять, чего нельзя сказать о Желтухине. Вот кого понять никак не могу: что он заладил: “Домой да домой!”? Занимайся тем, чем велено, раз добровольно пришел.

Но Желтухин упорно ничем не хотел заниматься, а потому ночь для Глафиры была безвозвратно потеряна. Она страдала, бедняжка, но еще сильней страдал Пончиков, который неоднократно был призван криком своим загонять под кровать мятежного Желтухина. Глафира была упряма, а потому троица эта встретила утро тем самым, чем занималась всю ночь: Иван Семенович рвался домой, Пончиков его не пускал, потому что Глаша безбожно его щипала.

Ночь была адская. Сумасшедшая ночь.

Именно благодаря этому чудесно выспался Роман — у Глафиры времени для него так и не нашлось. Впервые за последние дни Романа никто не беспокоил, он даже видел сны, а, проснувшись, спокойно проследовал в ванную. Глафира в то время в спальне скандалила с Пончиковым. Желтухин, прислушиваясь к скандалу и к ломоте во всех членах, по-прежнему лежал под кроватью и проклинал свою похотливость.

В ванной (под громкую ругань супругов) Роман умылся, причесался и, наткнувшись на бритвенный станок, даже побрился. Вполне довольный собой, он отправился в кухню, где вскипятил в чайнике воду и выпил чашечку растворимого кофе. После этого он вернулся на балкон, мурлыча под нос задорную песенку и внутренне констатируя, что жить у Глафиры совсем не опасно и даже приятно. В большой квартире и места больше и затеряться легче.