Над подпирающим небо чешуйчатым бором еще лежала щербатая поварешка луны, а уже уймища гостей нахлынула в Эрги-Эн. По узким береговым тропам, безумолчно гремя колокольцами, шли друг за другом нескончаемые оленьи караваны. Со стороны Великого леса было не подойти – с некоторых пор эленские воины стали охранять все подступы к базару и пропускали только с берега. Трое стражей велели прибывающим сдавать оружие.
Новички вспыхивали обидой, но прекословить не смели и складывали болоты и копья к ногам ботуров. Но всегда находился тот, кто негодовал во всеуслышание. Вот и теперь выискался. Люди оборачивались, мешкая на излучине тропы, ведущей к торжищу. Всем было любопытно глянуть на ослушника. Им оказался молодой шаман племени северо-восточных тонготов, которые называют себя ньгамендри.
Раз в пять весен прикочевывали к Эрги-Эн ньгамендри из дальних урочищ. В горных долинах давали стадам полакомиться сочным кипреем и двигались к гольцам, где меньше оводов и гнуса. В Месяце земной силы спускались в поймы, богатые хвощом, а ближе к осенней охоте на ветвисторогих следовали в обратный путь.
Не особенно-то шаман и смахивал на круглолицых узкоглазых людей своего племени. Жгуче-черные глазищи непривычно много места занимали на его худощавом лице, резко очерченные веки змеились почти до висков. Чудной накидкой до пояса опускались косицы, сплошь увитые цветными ремешками. Правая половина шаманского кафтана была светлая, левая – темная, на боках болтались пучки железных трубочек и лисьи хвосты. Живот прикрывал, наподобие щита, медный идол с человечьим лицом и ладошками вместо ушей. В дырке правой ладошки торчала оленья лопатка, в левой – кабарговая.
Спор вышел из-за похожего на оружие посоха. Послали за Сандалом. Главный жрец явился, оперся на свою клюку и встал на подъеме тропы.
– Отказывается сдать копье, – сообщил старший ботур, искоса глянув на палку Сандала.
– Оружие необходимо в лихое время пути. Зачем тебе, гостю, копье на мирных торгах? – спросил жрец. Потом осмотрел шаманский посох и ничего страшного в нем не нашел. Навершие посоха украшали восемь опоясок с изображениями красных человечков – родовых духов. Древко венчала вырезанная из кости головка оленя. Под нею, тихо звеня, раскачивались девять бубенцов.
– Снизу там оленье копытце, заостренное не хуже батаса и, как в ножны, в каповую обкладку всунуто, – пояснил страж.
– Это не копье и не нож, – возразил упрямец. – В твоих руках, озаренный, я вижу подобную же вещь.
Сандал невольно переставил клюку с места на место. Окинул шамана сверху вниз уничижительным взором. Ах ты, мальчишка дерзкий… Отмеченный девятью знаками высокого джогура…
– У меня обычная клюка. А твой посох, вздумай ты им воевать, может убить.
– Я на это не способен. И он тоже. – Парень улыбнулся, приподняв диковинное «копье». – Он острый, потому что помогает копать коренья, ведь я – лекарь.
– Лекарь? Мне неизвестно твое имя.
– Мой народ называет меня Нивани́.
– Что значит Сильный Человек на вашем языке, – пробормотал жрец. – Так ли уж важен для тебя посох, Нивани? Вряд ли ты прибыл сюда за корешками. Отдай свою вещь стражам. После торгов заберешь в целости и сохранности.
– В посохе заключен дух-господин моего волшебного зверя. Я езжу на нем во время камланий.
– Вот как… Но камлать в людской гуще запрещено. Бахвальство волшебством в толпе радует бесов и навлекает проклятье богов.
– Я не собираюсь ничем хвастать. Я хочу лишь помочь тем, кто нуждается в исцелении.
Губы Сандала превратились в утиную гузку. Жрец сердито выпрямился, звеня своими девятью колокольцами:
– У нас хватает целителей.
– У вас? – усмехнулся шаман. – Значит, я ошибался, полагая, что торговый праздник – общий для всех?
Сандал буркнул:
– Откуда мы знаем, темный ты шаман или светлый…
– Шаман или есть, или его нет, – произнес Нивани без раздумий. – Светлых и темных придумали люди.
Жрец молчал долго. Воины скучали. На верхней тропе ожидали ответа озаренного обезоруженные торговцы. Бряцая мечами, на берегу томилась гурьба новоприбывших.
– Добро, лекарь. Я разрешаю тебе взять посох, – сдался Сандал.
Трое жрецов в белых одеждах приветствовали гостей у высокого костра:
– Да будут благословенны дни ваши!
Торговцы, умудренные поездками по всяким странам, уважали чужие обряды. Особой дырчатой ложкой черпали кумыс из ведерного чорона, отпивали и с благодарственными словами брызгали на дымящиеся с краю угли.
Скоро стало видно, сколь открыта и вместительна солнечная Орто и как сильно народы на ней разнятся языком, внешностью и одеждой, хотя ходят по одним дорогам и общим воздухом дышат. Алас левобережья, который, наверное, в десять был раз просторнее Тусулгэ, наполнился веселыми окликами, радостью встреч со знакомыми, которых давно не видели. Всюду слышалась смешанная речь, понятная всем конным племенам от Эрги-Эн до дуги моря Ламы и дальше.