Он прожил калекой достаточно долго, чтобы в голову не приходили подобные мысли. Но подозрения – одно дело. Совсем другое – знать точно или получить хотя бы такое подтверждение. Не подстава ли на видео? Не попытка ли вывести Уирлинга из равновесия? Но к чему это создателю видео?
Мыслей слишком много.
Разрыв между лучшим в мире и вторым слишком велик. Жирные рекламные партнеры, контракты с незаполненными гонорарами, услужливые агенты, женщины, предложения сниматься в кино… У Уирлинга был тот пик, после которого некоторые знаменитости отказывались от услуг «Озириса», осознавая, что
Может ли мир Дуата излечить от зависти? Уирлинг знает, что нет.
А Ману Педру слишком амбициозен и успел побывать лучшим до возвышения Уирлинга.
– Продолжайте, – говорит похититель, когда Уирлинг возвращает ему голос.
– Я все сказал.
– Вы понимаете, что это означает?
Диллэйн качает головой.
– Тем лучше.
Смерть приходит быстро. Пленник вздрагивает, затем его голова падает на грудь, и тело сползает со стула.
– Конец записи.
Уирлингу требуется время, чтобы прийти в себя. Он просматривает видео еще раз. Ждет ли похититель реакции? В электронном письме нет ничего, кроме видео. Уирлинг закрывает окно письма и выходит на главный экран почтового приложения. Дизайн приложения безнадежно устарел. Вместо мультизадачных иконок – статичные. Структура пытается вместить как можно больше параметров. Когда-то это считалось удобным.
О черт! Уирлинг понимает, чего хочет похититель.
Похититель знает, что приложение не обновляло интерфейс. Он понимает, что увидит Уирлинг.
Строчка «От кого».
Адрес отправителя.
«Что вам нужно?»
Ответное письмо ушло полчаса назад, но ответа пока нет. Уирлинг сидит в комментаторской кабине. Ее достроили не так давно, но она полностью преобразила внешний вид стадиона. Зрячий глаз Гора, венчающий кабину, считается самой совершенной мультимедийной системой в мире.
Рохас уже на месте. Жизнерадостный латиноамериканец долго трясет руку Уирлинга.
– Старина! Старина!
– От старины слышу, – смеется Уирлинг.
С Рохасом всегда легко. За болтовней ни о чем можно забыть о страшном видео.
– Такое тебе расскажу! Помнишь Марио Понте?
– Спрашиваешь!
– С ума сошел, – Рохас стучит пальцем по лбу. – Ушел в секс-культ, собрал вокруг себя юных жриц и снимает порнуху. Говорят, в игру уже не вернется.
– А жаль, он был моим лучшим тренером.
– Правы осознанно-смертные, правы. Нельзя человеку столько жить.
– Мы-то живем, и ничего.
Рохас крестится.
– Так тебе скажу: может, это сам Господь запустил вирус в твой саркофаг. Не все сильны духом. Ты бы, может, и сорвался, в тебе всегда было это… как лучше сказать-то…
– Ну уж скажи как-нибудь!
В ожидании реплики Рохаса Уирлинг включает микрофон, надиктовывает пробный текст. Голосовой помощник любезно предлагает исправить дефекты речи, но Уирлинг отказывается. Ему нравится шепелявить, а еще больше нравится, что его несовершенство узнаваемо и любимо.
– В общем, неспокойствие было. Надрыв. Понимаешь? – Рохас так жестикулирует, словно руками можно объяснить, что такое надрыв. – Как бы ты кончил игроком, не берусь гадать. Это Ману хладнокровен, как удав. Ему же ничего, кроме статуса, не нужно. А ты живой был. Горел ярко, а кто ярко горит, хоть с «Озирисом», хоть без рискует вспыхнуть – и в пепел! Увечье тебя многому научило.
– Да уж.
– Без обид.